Стихи

Константину Никитину

Я выйду из дома утром,
а лучше - вечером.
Подавиться районом,
а также его зодчим.
И буду, конечно, в черном,
а лучше - в клетчатом,
а ноги оставлю в тапках.
Приклею скотчем.

В издательстве (как всегда)
тянут с моей книжкой.
(Я все еще делаю вид,
что мне безразлично).
Но, честное слово,
однажды сниму пальтишко
и стану душить редактора,
сама, лично.

А многие люди живут
по-другому мучаясь,
и некоторые из них -
как ни странно - от чтения.
Но мне кажется,
жизнь имеет смысл лишь в том случае,
когда ты плывешь на спине
против течения.

* * *

Тверже замороженной воды,
ярче апельсинового сока,
проще, чем назвать тебя на "ты",
правильнее мудрости Востока,

шире, чем Китайская стена,
и точнее меры километра.
Самого крепленого вина
крепче и пьянее. Мягче фетра.

Больше, чем пространство internet,
легче книжной и музейной пыли,
вечный, как шекспировский сонет,
или как perpetuum mobile.

Имярек

Он был хорошим, но не был отмечен
славой, деньгами и девами юными.
Пил алкоголь - отравлял себе печень,
пел. Посыпал мою голову рунами.
Он одевался в одежды не броские,
вечно спешил и имел ребенка.
Слушал по радио Вайля и Бродского.
Очень хотел завести котенка.
Был он постарше. Но не на много.
Жил не богато, но и не в бедности.
Часто казалось - не верил в Бога
то ли по глупости, то ли из вредности.
Сбитые сливки любил и подарки,
женщин всегда приглашал к обеду.
Письма писал без единой помарки,
знал астрологию и Кастанеду.
Он не был жадным, скорей - бережливым,
в жизни не выбросил лишней тряпки.
Мог показаться слегка ленивым,
но не домашним, как бра и тапки.
Был обаятельным, непритязательным,
свойство имел исчезать надолго.
Так вот однажды ушел к приятелю
и затерялся, как в стоге иголка.

* * *

Сознанье того, что не встретимся
трезвит, как водка.
Нужные люди вертятся
в круге твоем. Вот как.

А я появлюсь случайно -
исчезну быстро.
Роман наш кофейно-чайный
за гранью смысла.

Ну что ж, пожую, да выплюну.
Цена - целковый.
Прочту до конца, как Библию
словарь толковый.

Не надо смотреть так вежливо,
я - негодяйка.
Хорошая. И по-прежнему
себе хозяйка.

* * *

Мы закроем на минуту глаза,
а потом откроем - будет рассвет.
А когда сойдет на землю роса,
я уйду, и Вы помашете вслед.

На автобусе с трехзначным числом
я, нетрезвая, поеду домой.
Между городом и Вашим селом
под сурдинку дождь танцует немой.

Солнце выткало из облака нить,
вот и радуга - дуга бога Ра.
Ах, как жаль, что этот сон не продлить,
остановка. Выходить мне пора.

Самое сложное

А Вы про мебель написать могли бы,
(про мягкую, уверена, смогли б).
А я про ту, что, например, из липы,
какой-нибудь изысканный верлибр?

Про замкнутость трюмо и книжных полок,
уставших не от книг, а от идей.
Про то, что деревянный век не долог,
как детство у взрослеющих детей.

Про ножки у стола и у серванта,
про полировку лаком (так занятно!).
Про то, что пролит суп из консерванта
на табурет. И остаются пятна.

Про то, что иногда на дверце шкафа
так вызывающе блестит смола...
Да ладно, Вы ж не Гессе и не Кафка,
не надо, я бы тоже не смогла.

* * *

Сначала тебя провожают до дома,
потом до метро,
потом до автобусной остановки,
потом он даже не одевается.
А когда уже не имеет значения,
ты, вспоминая закон Ома,
вдруг понимаешь:
человек испытывает то,
что в физике называется
"ток на сопротивление".

Прогулки по Петербургу

Мне кажется, что было Рождество.
В театре без объявленной причины
спектакль отменили в этот вечер.
И мы пошли гулять. По набережной мимо
ахматовского флигеля, Публички,
библиотеки Маяковского, потом
зашли в Толстовский дом, и во втором дворе
стояли долго. Дальше - в БДТ,
всего лишь посмотреть, что там дают.
Оттуда - на Гороховую, в дом
Евметьева, с колоннами, зеленый,
где мало что осталось с тех времен,
когда безвестный архитектор строил
сие жилье, и кабы не ротонда
мы б вовсе не пошли. Но четверть часа
отдали XVIII веку.
И вышли на Садовую потом.
Там посетили книжный магазин,
купили что-то, я сейчас не помню,
затем вошли в метро "Сенная площадь",
и ехали, наверно, с полчаса
до станции "Московская", где Ленин
своею неизменною рукой
показывал проспект одноименный.
Потом зашли в кафе перекусить,
а после очень долго поднимались
без лифта на какой-то там этаж,
а через час спустились к остановке,
и я тогда поехала домой.
Вы тоже торопились на автобус.
Вас ждали объяснения с женой,
остывший суп, любительские сушки
и купленная книга у Сенной.

* * *

Хотите, для Вас разломаю дом,
если он будет ничей?
Или, хотите, сверстаю том
Ваших пустых речей?

Может, Вам нравится суета?
Давайте откроем чат.
Хотите, для Вас разбужу кота?
Коты иногда кричат.

Может, хотите вина и т.д.,
или желаете спать?
Может, поставить для Вас "ДДТ"
и на столе сплясать?

Может, хотите отведать рагу,
налима или линя?
Вы извините, я дать не могу
больше, чем есть у меня.

* * *

Мысль проста, как, прости, штукатурка:
быть в постели с тобой - это роскошь.
О руках вспоминает куртка,
а владелец ее о розгах.

Два бумажных крыла повесы -
неизвестная птичья порода.
И упрямство ее не лезет
ни в какие твои ворота.

Даже если их маслом намажешь -
изнутри все равно болотно...
Я уйду, и ты мне помашешь
и напишешь свои полотна.

Итальянский квартал на марше.
Все участники в отупеньи.
Мне мечтать о тебе и дальше,
что мыть лестницу с нижней ступени.

Кот с ограниченной ответственностью

Этот кот не существо и не сущность.
Он собою представляет окружность,
только грязную. Хотя и не сетует.
Изловить его и вымыть как следует!
Посмотреть, какого цвета наружность.

Но циничная кошачая личность
однозначно и всегда лаконично
выражалась на предмет изловленья,
и какого бы то ни было тренья.
Потому нам очень даже привычно,
что ответственность кота ограничена.

* * *

Хозяйка читального зала,
журналов и книг королева,
почти все на свете знала,
хотела, могла, умела.
Она фолианты разные,
как будто чулок с ноги, -
снимала легко и страстно
с полок. Ее руки
просил букинист печальный,
потом кандидат наук
прельстился ее плечами
и, в общем, заполнил круг
знакомых. И холодильник.
Но день с глубиной тарелки,
банальнейший как будильник,
заканчивался у грелки.
И редко под абажуром
трехкомнатного жилья
наука жила ажурным
предметом ее белья.
Все чаще великой Грецией -
Кавафис, Эсхил, Гомер.
Мечтой умереть в Венеции,
как Дягилев, например.
Природу таких поворотов
она оценила вполне,
Египетские ворота
разглядывая в окне.
И все было ровной гладью,
как почерк библиотечный.
И медленно старилось платье
в ее недостойном отечестве.
Хозяйка бесценных изданий,
бумажной горы величество,
страдала избытком знаний
и недостатком личности.

* * *

Счастливому обладателю
словаря буквы "ё".

Общаться с Вами - вот отрада
душе измученной моей.
Посредством Ваших слов "не надо",
я становлюсь еще умней.

За русский без местоименья,
за простоту коротких фраз
усердно боретесь. Терпенье
испытывая каждый раз.

Любитель скобок и кавычек,
мучитель кактусов и дев,
Вы не меняете привычек,
не одеваете, раздев.

В моих руках судьба не Ваша,
но пожелание мое
я Вам скажу: простите, Саша,
любите больше букву "ё".

* * *

В каком-то приличном месте,
напротив ТЮЗа,
где кофе приносит почти что
прекрасная дама,
приятно услышать о том,
что ты чья-то муза,
конкретнее - Ольга для
своего Мандельштама.

* * *

Как жаль теперь, что не веду дневник.
Не то, чтобы число - и год не вспомнишь.
А впрочем, так ли важно? Вот деталь:
последний раз одета мною шуба,
так, стало быть, почти уже весна.
И время приближается к полудню,
когда такси, разбрызгивая грязь,
въезжает наконец-то в город Муз,
и я перехожу шоссе, на "ты"
с порога и границы всех приличий
чуть позже, после чая и конфет.
Так просто, как принять ремантадин,
или прошлепать в кухню босиком,
чтобы стоять у самого окна
и рассуждать о судьбах - от чего
был не написан Чеховым роман
и "Гамлета" не ставил Мейерхольд?
Привычка - носом в теплое плечо
и мхатовскую паузу держать.
И если б не звонок - почти сказать.
Простившись наспех возле остановки,
глазами жадными к тебе не приставать.
"В Москву, в Москву!" - и на листе в полоску
хоть что-нибудь об этом написать.

* * *

Профессор престижного вуза
рассказывал нам про Италию:
Микеланджело - дело вкуса...
и так далее, и так далее.

Что венеты прекрасного пола
сплошь имеют тонкую талию.
Не дурна флорентийская школа...
и так далее, и так далее.

Сен-Микеле - чудесное место,
ни одной усложненной детали.
Поселиться здесь крайне лестно...
и так далее, и так далее.

Что на острове Сан-Ладзаро,
где монахи растят азалии
цвета ярче любого пожара...
и так далее, и так далее.

А искатели старой Венеции
посещают еще города,
о которых на следующей лекции.
И так далее. И тогда...

* * *

Ночь молока в мензурке.
Город зевал мостами.
Чудо оград в мазурке
и купола с крестами.

Рвалось июльство в окна.
Дождь по литаврам крыши
нотою "до". И локон
над фортепиано, рыжий.

Руки в перчатках плюша
лучших домов Гааги.
И до рассвета ужин
в тесных залах "Собаки".

Степ отбивали мысли
сбитыми каблуками.
Длинные фразы висли
в воздухе проводами.

Небо луной заплыло,
как от удара веко.
Таким, наверное, было
утро начала века.

* * *

Я видела, как двадцать пять
превращается в тридцать,
и твой день рожденья опять
выпадает на среду,
и лето к закату.
С букетами те же лица
в начале шестого в трамваях
к тебе приедут,
и мама для них приготовит
салат и пиццу...

* * *

Если сменить парикмахера,
стиль в одежде,
тон в разговоре,
если сменить издателя,
злую подругу,
пол в коридоре,
если сменить профессию,
имя, фамилию,
тему диплома,
если сменить провайдера,
коврик для мыши,
коврик для дома,
если сменить садовника,
кухню, пластинку,
зубную пасту,
если сменить чиновника,
рубль на доллар,
"Волгу" на "Мазду",
если сменить художника,
шило на мыло,
хлеб на масло,
если сменить учителя,
гнев на милость -
то все прекрасно.

* * *

Ты поедешь-помчишься
за славой, туманом, деньгами,
самолетом, на поезде, в лодке,
машиной, ногами.
Очаровывать приступом слов
при ночном освещеньи,
чтобы в очередь дамы стояли
просить прощенья.
Чтобы в обморок падали девы
от рифмы глагольной,
чтобы с места - в карьер.
Помогая карьере сольной,
чтоб сходила с ума
даже самая первая леди.
Чтобы я прочитала об этом
в вечерней газете.

Коломбина

"Коломбина десятых годов".
Элиан Мок-Бикер

Рыжая гроздь рябины
на коньяке.
Граждане, я - Коломбина
в синем чулке.

Маска с огромным бантом
на каблуках.
Сейчас я прочту из Данте
сцену в стихах.

Маленький мой балаганчик
вам подарю.
Сударь, налейте стаканчик...
Я постою.

В платье весьма не длинном
для городов.
Слушайте, я - Коломбина
десятых годов.

Одному литератору

Может, и нет ничего между строчек,
кроме привычного "ты" и "вы".
Я в этой повести - длинный прочерк
горизонталь твоего "увы".

Что не секрет, то уже не важно.
Время камней в огороде прошло.
Столько забыто, что вспомнить страшно
(впрочем, филистерство мне не шло).

Предполагаю, что я наказание,
капля воды в шерстяном рукаве.
Муза в капроновых крыльях желания,
волос седой на твоей голове.

Не замирает полет фантазии,
я, как всегда, из другого теста.
За неимением - разнообразие,
чтоб на пустое поставить место.

Крыши, проспекты, трамвайные давки.
Знаю про все рецидивы любви.
Эту историю в книжной лавке
мне продадут за простые рубли.

Мысли размазались манною кашицей.
Пусть эту гадость я тоже приму.
Прошлая жизнь, или мне это кажется?
Много-премного лет тому

Все состоялось. В окне заресниченном
градусник нам рисовал февраль.
Не deja vu, только образ вторичный
и заграничная "Лореаль"

не потечет, как простая советская,
и не растает душа на примусе.
Ибо всему есть причина веская,
пусть бы и даже со знаком минуса.

* * *

Сказать "Не люблю Новый год" -
это будет неправда.
Иногда даже взрослым дарят подарки
за их проделки.
Салат "Оливье" забавляет,
как чтение Плавта,
но еще веселее под утро на кухне
помыть тарелки.
Я помню, когда-то нам очень хотелось
елку и праздник,
поселиться в провинции где-нибудь
возле залива.
Так и случилось. Но берег большой,
и мы оказались на разных
его сторонах, практикуя свою независимость
столь учтиво.
Прости, я не жду тебя в гости,
ибо мне это чуждо.
Я лучше возьму почитать
"Большую элегию Джону Донну".
Мне кажется, кто-то из нас сошел с ума,
хотя бы уже потому что
твой голос по радио слышится чаще,
чем по телефону.
Да и я хороша, ведь за всю эту зиму -
ни разу
ни звонка, ни печатного слова. Дела.
И не знаешь, за что хвататься
(в изучении, скажем, санскрита).
А теперь, отправляя message, я вижу
чудесную фразу:
"Приложение выполнило недопустимую операцию
и будет закрыто".

* * *

Не коньяк, но коньячный напиток,
хотя результат не хуже -
выпивали. Им был перегружен
круглый стол с новогодних открыток.

Болтовня, что на самом деле
все ж является частью словесности -
декаданс - хороша по трезвости,
как отгул посреди недели.

Но общаясь возвышенным стилем,
каждый раз обивала пороги
этой местности - genius loci, -
изучая стаканы, или

собутыльника, так вернее.
И прекрасно читала письма
по утрам после чая "Лисма" -
подивился бы сам Вермеер

и услужливый почтальон.
Хорошо, что, по крайней мере,
существуют входные двери
для того, чтобы выйти вон.

Эти встречи - такая ссуда
под залог непростой привычки -
уезжать на дневной электричке,
дребезжа, как пустая посуда.

* * *

Потому что о жизни твоей
узнаю из вчерашних газет,
я - последняя в этом ряду
алфавитная "зет" -
разрешаю себе междометье
на первую букву.
Обвожу заголовки с претензией
на автограф,
превращая кириллицу в страшный
неровный иероглиф,
в поединке за порцию
кислой развесистой клюквы -
сочиняю апокриф.

* * *

На улице Буассонад,
в Париже, где М.А. Волошин
жил и работал - ты тоже
немного работаешь над
картиной. В духе Ван Гога
"Девочка и санкюлот".
На пионерский слет
похожа. Красного много.
И далее. Искусствовед
напишет твою фамилию
в статье. И еще, как минимум,
устроит тебе обед.
Такие знаки внимания
(филистерство даже там!)
в среде искушенных дам
рождают непонимание.
И более - нежелание
стелить по утрам постель
(лишняя канитель),
как это случалось ранее.
Теперь о письме. Ремарки.
Ты ищешь дорогу к Богу.
И просишь совсем немного:
Конверт. И можно без марки.

* * *

Юноша бледный с внешностью
Дягилева, постойте!
У меня вопрос спешный:
сколько Вы стоите?

Девушка стройная, что за стойкой
бара - почем Вас брaла?
Вы говорили с ней о стоиках
или о чем попало?

Может, Вы ей рассказали
про Петра Вайля?
А она, коза злая,
отвечала: "Проваливай!"?

Наверно стихами, робко
Вы ее заманивали...
А она - тупая, как пробка, -
руки заламывала?

Юноша глупый с внешностью
плюшевого мишки!
Мой Вам совет спешный:
читайте книжки!

* * *

Ты едешь по городу. Ночь и весна.
Трамваю "Желанье" дорога тесна.
Безумный кондуктор отдаст за гроши
бумажное счастье своей души.

И люди в одеждах вчерашнего дня
похожи, как капли воды у дождя.
А ты обращаешься к ним на "Вы",
но нету предмета их головы.

Вагонные стекла - почти что витраж -
способны украсить любой пейзаж.
Ладонью коснешься - а это песок,
сладкий на вкус, как березовый сок.

Все это случилось с тобой или нет?
Смотри: отрицание сна - сонет.
Слушай, как звезды скользят по реке,
счастливый билетик сжимая в руке.

* * *

Елене Лукашевич

В ожидании Годо.
Так уходит время в вечность.
Год за годом - все не то,
образуя бесконечность
перевернутой восьмерки,
поместив себя в проем,
под недобрый взгляд галерки,
в одиночестве своем,
ты в лучах на перекрестке,
ветер действием сквозным,
как пластмассовой расческой
или гребнем расписным,
треплет волосы устало.
И уже давным-давно
ты и ждать-то перестала
в ожидании Годо.

* * *

Шей мне улыбку на вырост
белыми нитками слов.
Лей по стаканам сырость,
люди обоих полов
слушать тебя готовы.
И вот уже много лет
крики восторженных - кто Вы? -
венчаются скромно: "Поэт".

* * *

А я, забираясь с ногами в кресло,
сначала снимаю кольцо
потом юбку.
И вот что действительно
мне интересно:
каким бывает твое лицо,
когда ты кладешь телефонную трубку?

* * *

Умна, недурна. Улыбка лисья,
рыжий пушистый хвост.
Ее развлекает охота на листья,
а также - на твой рост.

В ладонях холодных лед не тает.
Скромна, но не без затей.
А, кроме того, она считает -
животные лучше людей.

Что слаще всего пирожные,
(вырастет - перебесится).
И жизнь - до чего хорошая -
впору только повеситься.

Она не поет сольфеджио,
она не читает Стоуна.
Ей нравятся сумасшедшие
и красные тапки клоуна.

У девы подобных воззрений
все прожитое - по швам.
И в маленьком откровении
вот что скажу я вам:

не надо стоять у причала
коварно накрашенных глаз.
Я тоже ее встречала
и, может быть, чаще вас.

* * *

Только сходить с ума -
я любить не умею.
Прятаться между строк -
это взрослые прятки.
Ты позволяешь себе
любую затею.
Хочешь со мною быть?
Не смеши мои пятки!

Мне интересно смотреть,
как время нас лечит.
Я научилась солнце
растить на грядке.
Не опускать своих рук
на чужие плечи.
Хочешь, чтоб я ушла?
Не смеши мои пятки!

Ты развлекаешь меня,
но с какой стати?
Видишь, судьба бросает
обе перчатки.
Чтобы подать пальто,
роста тебе не хватит.
Хочешь меня обнять?
Не смеши мои пятки!

Я ненавижу, когда
на улицах флаги.
Мне не хватает души
терпеть беспорядки.
Дождь подает голове
волшебные знаки.
Хочешь меня понять?
Не смеши мои пятки!

Я не стелю для себя
ни соломы, ни сена.
Каждому зверю свои
дурные повадки.
Кто-то пишет стихи,
а кто-то, представь, на стенах.
Хочешь меня спросить?
Не смеши мои пятки!

* * *

Уберите подальше предметы сложные,
задерните шторы. Готовьте аптечку.
Я сегодня нарядная, как пирожное
и вредная, как почтальон Печкин.

Я встречалась с большим представителем Хаоса,
он веселился в пустом переулке:
гамбургер делают из Микки-мауса,
так, чтоб торчали уши из булки!

А в ателье по ремонту кактусов
сумрачный мастер меняет иголки.
Смотрит большими глазами Аргуса:
"Вам патефонные или от елки?"

В полночь на площади люди тешатся:
(жаль, очень редки такие акции)
все наблюдают, как будут вешаться
три никому не нужные грации.

Даже в метро на конечных станциях
стали теперь уносить в пакетах
вместе с журнальной рекламой глянцевой
крылья, застрявшие в турникетах.

* * *

Девять метров тишины.
Бра на стенке - сорок ватт.
Все пути предрешены
астрологией утрат.

Этой мысли виадук
протянулся в тыщу лет.
По асфальту туфель стук -
звук испанских кастаньет.

Это ночь на поводке
лень свою ведет гулять.
Это спичкой в коробке
пляшут страсти - не унять.

Не рецепт глоток вина -
хмеля дикого капкан.
От бессонницы - Луна -
половинка на стакан.

Путь сознания не нов:
под подушкою Ремарк.
Из сосчитанных слонов
в перспективе - зоопарк.

Сбоку на бок до утра -
обломаться на корню.
Все - ни два, ни полтора -
приближение к нулю.

В одеяле - тень моя,
избегавшая людей.
В идеале - ты и я -
сумма разности идей.

Не доступен сей каприз -
одиночества вдвоем.
Столько вычитано из
словаря со словарем.

Зеркала искажены
отражением свечей.
Все пути предрешены:
я - ничья, и ты - ничей.

Утром выключат фонарь,
свет дневной падет к ногам...
Все проходит, как букварь
незаметно, по слогам.

Две мысли

1.

Профессор есть сумма знаний
плюс ученая степень.
Каждый цветок, мы знаем,
имеет листья, корень и стебель.
В основу дороги хороший строитель
кладет щебень.
Птице даны крылья,
поэтому птица летает.
А я - готова выбросить все,
включая ковры и мебель -
обладание чем-либо
быстро надоедает.

2.

Чем больше даешь, тем меньше
имеешь взамен.
Важен итог, а не путь -
скажет любой спортсмен.
Одиночество вряд ли лучше, но это когда
не бывает измен,
и не надо кого-то просить
о счастье на блюде.
Я, как ни странно, уже не хочу
никаких перемен -
пускай "доброй ночи" и "доброго дня"
желают разные люди.