Стихи

Юдин Андрей

Вся Вселенная похожа

На шагреневую кожу

Тем, что сжата до предела

Моего живого тела.

Все во мне - земля и небо.

Тело держит их, как скрепа

Сочленяющая крайности:

Неизбежности, случайности…

* * *

На низкий потолок под утро

Легла побелка бело-синяя.

Как перевёрнутая люстра,

Всяк дерево в убранстве инея.

Вниз головой живу, присутствуя

При данном казусе - не более.

И сам себя лягушкой чувствую

На вивисекторском застолье.

Всё потускнело, кроме линий,

За ночь одну быстрей, чем олово…

Вселенная - слегка качни её

И - навернётся с ног на голову.

* * *

О, я не знал, какая мне цена!

Неразделенная печаль меня достойна.

На скате жизни громче тишина.

Спокойно даже то, что неспокойно.

И одиночество светлее на двоих

В заторе ледяном сердец чужих.

И небо синее становится синее,

Морщинки памяти - яснее,

Пока на замерзающей земле

Несут любовь в запазушном тепле.

* * *

Равнина. Прутья ковыля

Кой-где еще торчат из снега.

Мороз за сорок. И земля

Трещит суставчатей телеги.

Покуда этот наобум

Плутал в снегах у Мелеуза,

Ни ног, ни рук не слышал ум...

Последняя сорвалась уза...

Беспамятство влекло назад

В истоки, к устьям, до волокон

Головоломных, до шарад

Сознаньем разлагая кокон.

Вот - солнце, сжатое в пазу

Меж облаков, вот - зримо - гонка

Байдарок: вёсла бирюзу

Со дна зачерпывают звонко,

Вот - сам он в образе ребенка

В эмалированном тазу...

А я запоминал беспечно

Находку страшную - один:

Из-за широких чьих-то спин

Обледенелая конечность

Ладонью путеводной в Вечность

Секла безоблачную синь.

* * *

Вечерами город пег.

В складках валиками снег.

Кто в подвижническом жаре

Напевает: Харе, Харе… -

Меж ушанками снуя,

Одиночее, чем я?

Чист ведического гимна

В нём огонь, а в мире дымно.

Но как бог и юн и свеж

Славит божье имя меж

Сгрудившимися домами:

Харе - Кришне, Харе - Раме.

Что шикарные авто,

Даже золото и то

Притягательность теряет.

Призрачное исчезает.

И о Кришне, как о чуде

Демонические люди

Слышат пение окрест.

И от тех людей и мест

Более я не завишу.

Сам влюбляюсь в Хари Кришну.

* * *

Взмывают круто на ветру

Жизнь износившие былинки.

Я против ветра в поле пру.

Иль ветер стихнет, иль умру

Я сам на этом поединке.

А облака плывут, как плыли...

И те же скважины, свищи

В миниатюрные смерчи

Закручивают кучки пыли.

Смотри - ударит оземь небо...

И я, и ты сойдем на нет,

Как чередующийся свет.

Тот, что - то есть, то нет, как не был.

* * *

Ломоть хлеба, два бокала.

На сковороде скворча

Верещат кусочки сала…

Крест заплечный сняв с плеча

Пялится на стол мессия

С троеперстьем на доске:

Вот, блаженная Россия,

Твой бокал, вот мой - в руке.

Не знакомый, худородный

И безликий твой ландшафт,

Твой незримый, твой бесплодный

Кличу дух на брудершафт,

Что ценнее всех сокровищ,

Всех устойчивей табу,

Чем и поезд остановишь

И спалишь свою избу.

Выйдь как есть из затрапеза

Сорных трав и то яви,

Что как известь и железо

У меня в костях, в крови.

* * *

В зажатое между колен

Ведро шелушится картофель.

И иней пушится вдоль стен,

И лед образуется в кофе.

Во имя тепла и огня

И книги поленьями служат.

Того и гляди, что меня

Вдруг хватятся и обнаружат

Зимовье мое, мой закут...

И вынудят силой наскока

Жить так, как и сами живут,

Не выйдет в мгновение ока -

Измором не пренебрегут...

Покуда Пегас на дворе

Сугроб принимает за сено

И тщится кобель в конуре

Перезимовать без движенья, -

Я ноги свои, как в фольгу,

В холодные боты толкаю:

По клинописи на снегу

В смысл птичьего шага вникаю.

* * *

Издали и море кажется

Выше берегов своих.

Веку своему и кряжистый

Патриарх равновелик.

Дуй в иерихона медного,

Щёки округляя - рев

Трубный, треск литавр последнего

Старца - распрямит, как ветвь.

Опыт и не очень давнего

Прошлого - необратим.

Уравнение неравного:

Развитой социализм.

Где? - А где у настоящего

Пик, венчаемый - ничем?

Я, как враг всего кричащего,

Не вяжу узлы проблем.

Что братоубийства, казни -

Апокалипсис не в прок

Людям разных кладок. Разных

Тектонических эпох.

* * *

Я схватываю на лету

Быстрее фотоаппарата

Крутую улицу в порту,

Сбегающую в час заката,

Весь этот длящийся века

Базарный гул на повороте,

Туземцев, коих языка,

Не зная, все-таки поймете,

Приглядываясь к жестам их...

И этот у причалов хребет ?

Воды, и этот птичий клик,

Разлитый над волной и в небе,

И рыбаков, чьи поплавки

Выглядывают торовато,

И выловленных рыб шлепки

О воздух и настил дощатый,

И дальше в доках на боку

Ржавеющие теплоходы,

Как будто эту чепуху

Нести я думаю сквозь годы

И расстоянья, дабы вспять

К ним возвращаться не без пользы:

Подробностями согревать

Себя и чью-то душу возле...

* * *

Ежевечернею дорогой

Хожу к почтовому гнезду

И тень свою, как колченогий,

Притаптываю на ходу.

Как будто вспоминаю что-то,

Так забываюсь наяву,

Что, кажется, за идиота

У местных жителей слыву.

Ходячая мишень для нищих

Острот и шуток детворы...

Не так ли человека в пищу

Употребляют комары?

Приглядываюсь к их лукавым

Проделкам я и как черту,

Не свойственную здешним нравам,

Припрятываю доброту.

Да, может статься, что при встрече

С туземцами деревни сей

Я вместо детских лиц увечья

Увижу и - пойду быстрей

От жуткого противоречья

Реальности душе моей.

* * *

Не всякий пейзаж содержания полон,

но этот - моим настроеньям созвучен:

как я, он бывает то весел, то скучен,

и также в своих настроеньях неволен.

Как он, я впиваю росу и туманы,

и солнце, и дождь... Все люблю бесконечно!

И день, и мгновенья здесь тянутся вечно

из-за быстротечности переживания.

По мере того, как отдельные тени

деревьев сплетаются в шумы густые,

толкаются листья во тьме золотые -

не ради ли отклика на столкновенья?

Иероглифом прошлого - кружится заметь,

и жизнь мою, всю до испода знакомую,

я приподнимаю, как крышку альбомную,

заучивая сердцевину на память...

* * *

памяти Марка Когана

За кладбище в просвет зари

Уходит поезд.

Смотрю - чем стану я, умри -

На друга то есть.

Катается слеза меж век

Катается слеза меж век…

Что слёзы значат?

На мокрых лицах тает снег

И лица плачут.

При обстоятельствах каких

Уместна жалость?

Мне жаль не мёртвых, а живых:

Нам жить осталось.

И мне на ухо говорит

Бесстрастный голос

И на загривке шевелит

Морозом волос:

Живое существо - гласит

Бхагават-Гита, -

Само не может ни убить,

Ни быть убито.

Что тело? - кузов, вожжи, ось,

Ступица, шкворень:

Машина! - ухо, горло, нос,

рука и голень…

Но дух, который выше слов,

В машине явлен…

А утешенье мертвецов -

Слова и саван.

* * *

Покуда еще не созрела нужда,

проносятся не для меня поезда

без звуков, и стены, и окон стекло

достаточное сохраняют тепло.

Постольку, поскольку я редко кого

встречаю, живу для себя одного

в саду, от людей и машин далеко,

где я на буржуйке варю молоко,

и прежде, чем все молоко убежит,

всю жизнь успеваю умом охватить,

где лету и рыбам не видно конца,

обманчивой синью восходят леса,

что шелестом и соловьями полны

и все-таки вкраплены в ткань тишины.

ПОСЛЕДНЯЯ СТРИЖКА

С первым движеньем гребёнки

Чистый талант обнаружив,

Ножницами шьёт девчонка

Над головой полукружья.

Стружкой седая метелица

Сыплется на ботинки.

Истинно - всё, что ни деется

К лучшему… Глаже морщинки,

Мускулы мягче… Ни погреба

Воспоминаний - ни морока

Времени кинематографа

И ядерщиков - ни пороха.

Ни старости, ни Америк…

В очень неполном перечне -

СПИДа, инцеста, истерик,

Лжей и цирроза печени…

Вот оно - плачься и жалобься! -

Над парикмахерской - около! -

Выросло из Апокалипсиса

Грибообразное облако.

И оплавляется в озере -

Зеркале - фасом и в профиль -

Череп ещё не осознанный

Черепом и катастрофой…

* * *

Роняя листья неохотно,

мне осень по знакомству дарит

себя улыбкой мимолетною,

которая ее не старит.

Меж золотых оттенков черные

хотят между собою слиться:

так человек, приняв снотворное,

уже не может не забыться.

Уже ничто не остановится,

заждалась вечность за погостом...

Об этом сойка носит новости

со свойственным ей беспокойством.

Об этом птица перелетная

трещит посредством междометий.

Еще свежо тепло дремотное

повсюду - в звуках, формах, цвете...

БАНЬЯН

Гигант растительного царства

Всё подавляющий вокруг -

Баньян слегка стеснил пространство

И тенью одарил, как друг.

Подвижник у его подножья

Свои косички расплетал

И выходил во имя божье,

Питаясь воздухом - в астрал.

К баньяну с детским любопытством

С травой во рту олени шли.

И толи мисту, толи листьям

Раскланивались до земли.

А йог, вбирая в нос и поры

Энергию за всех живых

Почти без видимой опоры

Парил - на пальцах ног одних.

И стал он мумией великой,

И знаменит до сей поры:

С тугих костей свисает лыко,

Роятся в черепе миры.

ЙОГА

Заламываю на бедро

Ступню, крест на крест ноги делая.

Я в этом городе - ядро:

Среди ворон - ворона белая.

Во мне безбрежное кипит,

Ломая межевые знаки

И одинаково глядит

В глаза и бога и собаки.

* * *

Весную и зимую

И предаюсь мечтам.

И крепости штурмую,

Идя по позвонкам.

Мечтающих о славе,

Как я в своем углу,

Все стягивает к яви,

Хватает за полу.

Одариваясь щедро

Собой, сам - не дышу:

На нитке милосердья

Всевышнего вишу.

Но с каждым годом кожа,

Блеск глаз, рисунок губ

Все более похожи

На будущий мой труп.

* * *

Снежинку белую проворная синица

Велосипедной вяжет спицей

И выпускает на авось...

И маленькое перышко садится

На землю, как большая птица,

Из тех, что повидать мне не пришлось.

Земля тепло укрылась слоем пуха

И тихо так, что прозевало б ухо,

Когда б не зрение, зимы приход.

Снег у меня не просит позволения,

А зря... не то б, теряя представление

О времени, он длился круглый год.

Из-за неверности дневному свету

Я счел его за добрую примету,

Хотя не знаю: явь он или сон?

Но окунаюсь в снег, смыкая веки...

Морщинки стариков лучатся в смехе:

Я с ними чем-то внутренним сращен.

Должно быть, с детским толкованьем мира

Реальность заключает перемирье.

Я говорю: ну что же, знать пора...

А если в ком возникнет недоверье:

Что ж, я пока у бога подмастерье,

Еще себя не прочу в мастера.

Я

До луны не высоко,

Можно провести верблюда

Сквозь игольное ушко

Полнолуние покуда.

Между - из чего лопух

Прорастает на погосте

И душой - одной из двух

Чаш весов - в противоборстве

Света и теней - луну

К горлу катышком подкатит.

Думаю не на одну

Сотню лет смятенья хватит.

И кружит исходный пункт

Помешательства дервишем.

Пресловутый Млечный Путь

Музыкою сфер не слышим.

Вот и ячествует "Я"

В мире солнц и человека,

Всем ячейкам ячея,

Соль земная, смысл века.

* * *

Летучей тучи материк

ее со мною свел у некой

двери с надорванной наклейкой

о сдаче внаем стен пустых.

Бывают случаи, как крик:

их многократно в форме эха

воспроизводит фонотека

молчанья - памяти язык.

Я говорю о том, что было:

как незнакомка наклонилась

на узел затянуть шнурок

(сие движение налило

венозной ижицей висок).

Еще свежей, чем яблок мякоть

в белесых сумерках плода,

как есть от маковки до пяток

врезалась в память навсегда.

Я жал звонок, я ждал вот-вот

откроется за дверью нечто,

что понимается как вечность,

как то, что нас переживет.

* * *

Я опираюсь на локтях,

Повиснув туловищем с койки,

О подоконник... По помойке,

Как щеголь в тесных башмачках,

Гуляет ворон. Я согрет

Его присутствием, как другу

Тяну приветливую руку,

А ворону и дела нет.

Он чистит горлышко и рад

Щелчкам, которые на вылет

Веселых пробок из бутылей

Похожи - звуковой каскад!

Откупорив бутылей семь,

Он глазки вкруг себя поводит,

Выкаркивая нечто вроде -

О, эгоист! - я есмь, я - есмь!..

А в заключенье дня всего

Сознание и солнце меркнут,

Что никому не опровергнуть,

Раз, кроме птицы, - никого...

* * *

Сегодня улицы пусты,

Как будто выметены дочиста.

Не чувствуя шагов, идти

До самого рассвета хочется,

И тишину в себе нести:

Какое счастье - одиночество!

Намеренно я радость длю:

Все остальное к ней приложится...

Всю ночь как вор по ремеслу

Я в звездное влюблюсь множество

(За что, не знаю, но люблю

И разницу с собой и тождество...)

Там, в беспредельной немоте,

Нет места для хвалы и ропота.

Наверное, на высоте

И пульс не тот, и речь до шепота

Понижена, и бытие

Не постигается из опыта...

КАРТИНКИ ИЗ ИСТОРИИ

1.

Какое мне готовят снадобье,

Где, добивая безысходностью,

Освободят для чьей-то надобности

От веса моего и плотности?

Быть может, все за той же вывеской

"Че-Ка", за коей изуверы

Ушибам, переломам, вывихам

И крови жертв теряли меры?

Быть может, солнце мягче персика

Распустит повсеместно почки,

Пульс зачастит шумнее Терека,

И зашуршит крахмал в сорочке,

Когда твое пенсне, мой дедушка,

Вновь затрещит под сапогами,

А дальше... Истину у сведущих

Людей выпытывайте сами.

А я воображаю идола

Предгубчека, ревтрибунала,

Который, ничего не выудя,

Извлек бы из меня немало...

Который не живет по-божески,

В чьем сюртуке всегда прореха,

И лыса голова, похожая

На скорлупу ореха.

Тогда, предчувствуя итог:

Дыханье смерти, -

Я выроню из рук платок

Из белой шерсти.

Меж конвоиров полусонных

В две кучки разделю нательное:

К рубашке положу кальсоны,

А верхнее свое - отдельно.

По высшей иль по честной надоби

За несодеянные подлости

Приму я пулю внутрь, как снадобье,

Разъятой ротовую полостью.

2.

Как часто, говоря о Сталине,

В уме рисуют воронки,

В Москве - парады, на окраине -

Тюремных окон гнойники.

Пусть, размножаясь как бактерии

В специально созданной среде,

Слетались анонимки к Берии

И люди исчезали, где

Бараки высились сосновые... -

Все ж размышляли о Руси,

Орешки щелкая кедровые,

Ее Сократы, чтоб спасти...

* * *

Пугая новизной под вскрики

Ворон кутузовских времён,

Выводит человека Лихо

На загородный марафон.

Кого сажает на колёса

Авто, кого - в товарняки.

Над Косово взмывают косо

Шлагбаумы - ревут гудки.

Так из столетия в столетье,

Повтор орнаментный творя,

Бредут навьюченные дети,

О женщинах не говоря…

А я… Я скатываюсь к язве -

Всё раздражительней и злей.

"Мы дети тёмных лет…" - а разве

Кто помнит времена светлей?

КРУГ ОБЩЕНИЯ

...Где этажи вознесены

Над уровнем подъема пыли,

Как звуки, люди сложены

Из нервов, мышц и сухожилий,

Он кажется, как цельный нерв:

Со мной сожительствует сиднем

Мое подобье - книжный червь,

Как я, но в кресле инвалидном.

Как я, срывает лепестки

С линолеума лунных пятен,

И у него мои грехи,

И многое, чем я приятен.

Покуда улицы концы

Теряет и идет к застою,

И фонари, как леденцы

Обсосанные темнотою -

Им в ядовитой духоте

Плетутся зрелищей волокна,

Его бинокль в темноте

Нацеливается на окна

Напротив: в мир, в котором все

Безмолвно говорят о чем-то -

И множится в уме досье

одностороннего знакомства.

Жизнь бьется, пойманная вдруг

Как есть: там - голый мафиозо,

Вздувая кубатуру рук,

У зеркала меняет позы,

Там - кто-то испускает дух,

По скользкой простыне елозя...

Там - женщина несет вперед

Обтянутое ситцем брюхо,

И в темноте живущий плод

Кричит от тесноты без звука,

А там - кто ест, кто водку пьет,

Кто женщину за то, что дерзко

Назад отставлен зад, все бьет...

Тут поворачивая резкость,

Он вводит в окуляр окно,

В коем еще не так давно

Ему смуглянка танцевала,

Развеерив в углы жилья

Волнообразно, как упало,

Фрагменты своего белья.

О, как запоминались живо

На смуглом теле из всего

Фейерверка наготы извивы,

А в месте снятого трико

Полоски, как на негативе...

Так парафинового бюста

Отдельно двигалась чета

И зароняла в сердце чувство

И замыкала им уста,

Что даже я...

И я привык

К безмолвному общенью с ночью,

В котором дьявол проводник,

Но узнавал себя - воочью...

* * *

Скребет и топит льдина льдину,

А там, где русла поворот

Волнующуюся плотину

Веселый образует лед,

И снова пучит, снова рвет...

По быстроте, с которой тает,

Мне кажется, земля сама

Себя кусками вплавь пускает:

Сговорчивей глядит зима.

Пусть рваная зари кайма

Сшивает сызнова по кругу

Морозной кашей водоем

И замирает вся округа,

Кой-где звеня под каблуком, -

Ведь вновь тепло подвигнет реку

Заговорить на целый день,

И говорок, ища прореху,

Развалит зимнюю межень.

И я, выгуливая лень,

Пойду по-птичьи безмятежно

Смотреть на, что есть вокруг,

Все шепчет мне, что я не прежний,

Мир не изменяется не вдруг.

* * *

Натягивая шнур буксира,

Пыхтит на Белой катерок.

Вот, вспенивая волны шире,

Выводит баржу на песок.

Вся в кляксах солнечного блеска

И в струях ржавчины, корма

Ползет ко мне почти без всплеска

Живой рептилией - сама.

Я щупаю обшивку борта,

Накрененную тяжело.

Гадаю: из какого порта

К нам эту гостью занесло?

И умножаю расстоянья

На срок прожитых ею лет,

И сам вживаюсь в состоянье

Охоты к перемене мест.

ТАМ, ВО МНЕ

Бессонница - довеском к сотне

Уже привитых… Все - мои!..

Сквозь полнолуния полотна

Неоновые кисеи

Он брызнул светом из прорехи,

Ночной автомобиль в окне,

Не город освещая некий,

А внутренний ландшафт во мне:

Сиюминутней фотовспышки -

Помимо неба и песка,

Колючку проволоки, вышки -

Мир заключённого зека.

…О, всеми жилами, всем сердцем

Тянуться прочь от сей среды,

В бегах - крупой махры и перцем

Присыпав за собой следы…

1.

Рыбка, ловись велика,

Рыбка, ловись и мала.

Ловятся в мутной воде

Блага земные…

Ловчего за червяка

Вены поймала игла.

Вьют кренделя на уде

Шприцев мессии.

Взгляд неподвижней спины,

Зеркальцами во рту

Блещут коронки…

Где откровенья темны,

Там - хоть кричи в пустоту,

Крики - не звонки.

Всяк ли для бездны отверст,

С нею в родстве состоя?

Что единичная смерть

Вертеров, мама моя!..

2.

Луны позолота

На россыпи пота

По бритой губе…

Постольку поскольку

Так надо иголку

И морфий тебе -

Вот песня о принце

На кончике шприца

Со вскинутой бровью.

Чьи взгляды и сгибы

Локтей метит гибель

Отравленной кровью.

Днём раньше - днём позже…

Вселенною в бозе

Почивших кружите

Зем.шарик подлунный

С пилотом в чугунной

Чушке на орбите.

* * *

Летающая в доме бабочка

Мешает спать, мешает жить.

С ноги запущенная тапочка

И та - её не может сбить.

Кружится по всё большей площади

Вселенной - в голову вошла.

И в сводах черепа полощутся

Два веерных её крыла.

Я чувствую, как счётчик Гейгера,

Подспудных катаклизмов ход,

Когда - то развернутся вееры,

То схлопнутся, открыв испод.

И мысли более не вяжутся

Значительней пригоршни слов:

Такая тишина, что кажутся

Попятными шаги часов…