puppetmaster
И оскаленные зубы, и черные круглые очки в зеркале, спутанные грязные
волосы падают на лицо. На теле фиолетовые криво затянувшиеся шрамы,
сигаретные ожоги, грудная клетка перевязана ремнями. Сижу на высоком
деревянном кресле.Из кончика каждого пальца выходит оборванная колючая
проволока черного цвета. За стеклами витражей моего собора ночь, снежная
пустыня и беснуется мертвый месяц январь
безысходность
За высокой сеткой заброшенного футбольного поля -горящие окна города.
На заднем плане вырисовываются трубы фабрик, покрытые копотью и
звезды, и ледяная луна, и оборванные серые облака. Я живу на восьмом
этаже обшарпанного кирпичного дома, если высунуться из окна, то
увидишь темный двор,коричневый снег на тротуре и грязные машины.
Изредка проходят смеющиеся парочки, девушки высоко поднимают ноги,
перешагивая через сугробы, а молодые люди деликатно берут их под
руку. У меня изо рта идет пар, смешанный с ядовитым дымом. Стены
комнаты- воняющая ремонтом кирпичная стена, в центре-латунная ванна
на львиных лапах. Шкаф для одежды с разбитым зеркалом на дверце
набит книгами.Я, закутанный в дешевую женскую шубу
, открываю окно и сажусь на подоконник. В квартиру врывается шум
машин. Я достаю еще сигарету и прикуриваю от каминной спички. Редкий
снег медленно садиться на искуственный мех. Ловлю снежинку на палец,
подношу к лицу и выдыхаю на нее дым. Снежинка превращается в каплю
воды, в которой я вижу свое лицо. Никаких чувств, абсолютное спокойствие,
вдавливаю сигарету в запястье и медленно перегибаюсь на улицу. Становится
видна стена дома и холодные водосточные трубы, прикрученные к ней.
Наклоняю голову вбок и отталкиваюсь рукой и ногами от рамы.
Надо мной теперь красное небо, я чувствую, как на лицо мне капает
моя же кровь, и как морозный ветер сдувает снег с подоконника в
квартиру.
бетонно
Бетонно-асфальтовая, окруженная забором площадь на окраине, высоковольтные
вышки среди домов, все залито солнцем, оно отражается в тонированных
стеклах новостроек жидким золотом. Пустота и тишина, только тихо
гудят провода, и свистит в грязных и голых дворах ветер.
дома
Проплывают навстречу друг другу два дома. Люди ухватитлись за подоконники,
столпились у горящих окон, дети испуганно выглядывают из за плечей
растерянных родителей, не понимают почему весь их мир сдвинулся
и направляется непонятно куда. Почему раскачиваются люстры и сыпятся
на пол, распахивая дверцы буфетов, бокалы.
Медленно летят дома в разные стороны, никогда не пересекутся, не
встретятся теперь их жители, с тоской вперяются взглядами в окна
напротив разлученные влюбленные, посылают воздушные поцелуи мокрыми
от слез пальцами. Голые парочки, раздраженные и испуганные от того,что
им так помешали, курят и обнявшись облокачиваются на рамы.
Но уже все позади, и каждые дом летит прямо к замерзшим океанам,
над полями и городами, в телефонных трубках тишина, небо пустое
и синее, иногда странная птица сядет на форточку, моргнет и улетит
в облаке кружащихся опавших перьев.
Соседи, с трудом удерживая равновесие, бегают по раскачивающимся
лестничным клеткам, звонят во все двери, причитают, пытаются разговаривать,
но слышат только свои истерические выкрики.
Наконец вырванные из земли здания, с обрывками коммуникаций, висящими
проводами и погнутыми трубами, бородами из земли и асфальта,проламывая
лед бескрайней снежной пустыни, опускаются в холодную воду, успокаивающую
кричащих и выдавливающую стекла закрытых окон. Корявые крыши остались
на поверхности, их заносит снег, вот уже только сугробы, и вот и
их уже нет. Носятся ледяные ветры над холодной белой равниной.
магистрали
Магистраль проходит через весь город, но мне достаточно одного ее
куска. Серое небо, высокие серые дома в дымке, медленно катятся
машины и энергично шагают люди. Холодный ветер продувает меня насквозь,
я читаю надписи на бессмысленных рекламных щитах и думаю о полном
отсутствии смысла где бы то ни было. Ноет обожженная сигаретой рука,
я подношу ее к губам и прижимаюсь ими к горячему соленому ожогу.
Чувствую ветер.
жизнь
Когда поезд метро подъехал к станции, двери открылись и слева, и
справа. Я, единственный пассажир на весь поезд, вышел. Незнакомая
станция. Черный кафель и мрамор. Когда поезд умчался в тоннель в
10 сантиметрах от моего лица, я посмотрел на рельсы, я увидел, что
через одинаковые промежутки на шпалах лежат голые, покрашенные в
черный цвет худые люди, аккуратно распиленные металлическими колесами
в двух местах. Мертвая жизнь.
дети
Мертвый ребенок посреди узкой улицы. Раздавленная колесами грудная
клетка. Портфель и шарфик валяются в стороне. Рядом развернутая
поперек спортивная машина с помятым бампером. Владелец привалился
к ней, курит и неодобрительно поглядывает на эту помятость. Из серых
туч начинает накрапывать дождь. Водитель отбрасывает сигарету, поднимает
голову вверх и чувствует приятную прохладу капель на лице.А в открытых
глазах мальчика постепенно накапливается вода, и через некоторое
время начинает течь через край, как два потока слез.
город
Однажды во дворе московского дома приземлился инопланетянин. У него
была серая сухая кожа и мертвые голубые глаза. Кутаясь в длинные
одежды из коричневой кожи, он медленно пошел по улице, снег оседал
на его бесстрастном лице, и прохожие толкали его, пробегая мимо.
Он стоял в метро, безвольно привалившись к стенке и чувствуя страшную
усталость. Пассажиры раскачивались в тон движения поезда и своим
собственным мыслям, запертые внутри своих изможденных плохо одетых
тел и прогнивших мыслей. Инопланетянин обошел весь город и забыл.
Сейчас он живет в 5 этажной хрущобе, каждый вечер смотрит милицейские
сериалы и ходит на дерьмовую работу. Только когда милиционеры просят
предъявить паспорт, внутри него шевелятся редкие воспоминания.
короткие
На высокие красивые шпили вокзала медленно ложится снег, и грузовик
с мороженым и нарисованными на нем карикатурными снежинками, кажется
пародией.
***
Большая коричневая чашка, солидно расположившись на столе, придушила
и скомкала салфетку. Края салфетки поднимаются как руки, просящие
о пощаде, и даже если унести чашку, салфетка все равно останется
лежать в таком же положении, мертвая, с круглым следом на груди.
***
По асфальтовой дороге, кося безумным взглядом куда-то вбок, бежит
коричневая лошадь. Машины объезжают ее, замедляя ход. Через 15 метров
-запыхавшаяся и отчаявшаяся девушка в телогрейке, она бежит за лошадью
и стук подошв по шоссе напоминает цоканье копыт.
***
Грузовик-цистерна медленно катится через подхваченные ветром осенние
листья. Когда мимо проносятся иномарки, он испуганно-как осьминог-выпускает
струю сизого дыма
***
Построить бревенчатый дом, затонировать ему стекла, покрасить в
черный цвет, а печку топить исключительно рубероидом.
***
Человек бежал на важную встречу, он дико опаздывал, а когда бросал
взгляд на часы, то ему казалось, что стрелки что-то кричат друг
другу.
***
Иногда красиво одетые люди из бенуара спускаются вниз-туда, где
партер жрет бутерброды с колбасой
***
Вся планета превратилась в сгоревшее поле, из которого торчат, покачиваясь,
механические деревья.
***
У девушек, идущих по улице, аккуратно заплетенные косы спускаются
из затылка вниз, в дырки в одинаковых рюкзаках за спиной.
***
Черные туфли с красной подкладкой на тротуаре, у зеленой водосточной
трубы. Идет дождь и асфальт тоже черен и туфли полны воды. Пахнет
осенью, и по маленькой улочке далеко впереди проносятся машины.
***
Подошел к окну:"Собачья жизнь". Дождь
***
Я переодеваюсь в смерть, чтобы выйти на улицу и меня там убили.Тщательно
подбираю плащ черного цвета, капюшон, повязываю на шею ремень от
джинсов. Потом захожу в другую комнату и спрашиваю у женщины, лежащей
на диване, похож ли я на Кришну. Она, сонная, не видит моего лица
и требует, чтобы я подошел ближе. Проходит некоторое время, и она
отвечает: "Я все равно тебя не вижу- ты просто становишься
более глубоким".
***
Человек, во всех кафе заказывающий кипяток. На лице девушки, видящей
это в первый раз-удивление. "Ты будешь это пить?".
***
Посадить в саду высохшие остовы деревьев и красить их каждую весну
масляными красками в разные цвета.
***
Толстоватая девушка, с собранными назад в хвост желтыми волосами,
прислонившись к колонне метро в ожидании кавалера, держит в руке
повернутые к земле бутонами розы и время от времени, автоматически,
грызет концы стеблей и пьет из них сок.
***
В семьях летчиков дети в свободное время мастерят небольшие самолеты
на которых летают по округе, низко над крышами домов, а отцы тем
временем занимаются чем попало:походя делают открытия, философствуют,
изобретают…В самой чаще леса-заасфальтированный и застроенный 2х
этажными домиками из того же асфальта-прямоугольник. Покрытые рубероидом
крыши плавятся от жары, все прокалено. На краю поселка воткнувшийся
в землю огромный голубой самолет. До него невозможно дотронуться
пальцем- настолько он разогрет постоянно стоящим в небе солнцем.
Совсем маленькие дети играют в мяч возле высокой металлической сетки,
окружающей городок. К вечеру становится холоднее, темнеет и на уже
теплом самолете приятно сидеть. Спадает дымка зноя и за лесом становится
видна высокая, из серого металла, башня необычной формы, похожая
чем-то на православную церковь. По мере того как наступает ночь,
на стенах домов, одежде и мячах, которыми играют дети, медленно
проступают фосфоресцирующие символы.
***
Детский рисунок с синим небом и горшком с яркими цветами весь, кроме
горшка, закрашен черной краской. Белой замазкой нарисован хилый
остов растения, торчащий из горшка, без листьев и цветов. Снизу
подписано: "Утро белого дерева".
***
На заднем сиденье молодая, все время меняющаяся девушка: то живая,
то мертвая. У меня идет дрожь по телу, и я пытаюсь завести машину
ножом и уехать.Ржавый холодильник дверцой вверх лежит на тротуаре
возле заброшенной стройки и мусора, из под него, как хвост, высовывается
оборванный провод без штепселя.
Общая тишина, чуть слышится только непонятный, тихий разговор, из
пустоты высовываются отдельные слова, но общий смысл теряется. На
двери холодильника выступила крупная роса, пыли нет, она скрючилась,
мокрая, по углам, видно недавно прошел дождь.
Если открывать холодильник, дверца, с полочкой для лекарств и сока,
тяжело, со скрипом пойдет, а потом безвольно откинется в сторону,
заставив его немного покачнуться. Когда заглядываешь внутрь, видишь
голый, зеленоватый труп. Ладони его рук подпирают пустоту и небо,
видно он пытался изо всех сил освободиться, толкал дверцу, так и
закоченел. Лицо повернуто в полупрофиль, глаза смотрят прямо на
тебя, в испуге и ненависти. Рот перекошен.
Свистит ветер, и до тебя доносятся обрывки тихого разговора.
***
попытки
Каждый день к оглохшему деревенскому священрику приходят люди и
шевелят губами, когда они заканчивают, он благословляет их и, не
слыша себя, говорит:" Иди с миром".
Вечером, способный наслаждаться только зрительными образами, он
сидит на скамеечке и, улыбаясь, глядит на то, как солнце пытается
золотить купол его церкви.
животные
От вавилонской башни остался один только стержень посреди пустыни-
черный памятник упорству, полируемый солнечным жаром и испещренный
символами и выступами.
Когда оборванный человек с ружьем и собакой справил нужду у основания
обелиска, тот начал клониться в сторону пока не перевесил весь аккуратный,
маленький земной шарик, и не повис одинокой сосулькой над космосом.
Потом он оторвался, унеся с собой маленький клочок земли, и улетел
в синюю дыру неба. А человек ничего не заметил, только пнул в бок
собаку, которая испугала его своим внезапным лаем.
посмотри в окно
Когда-нибудь не будет ничего, ни воды, текущей из крана, ни крана,
ни солнца, ни мыслей, ни машин, НИЧЕГО НЕ БУДЕТ. А то, что сейчас
что-то есть и слышны твои шаги по улице-лишь случайность.
короткие, продолжаем
Абсолютно пустой, пронизанный и залитый солнцем, город. Ты стоишь
на мосту и глядишь туда, где раньше проносились призраки машин и
автобусов. Слушаешь тишину.
***
Через школьный, без стульев, актовый зал двое мужчин несут младенца
и походя сюсюкаются с ним. Их останавливает высокий человек с лампочкой
в руке. Он протягивает ее младенцу, и лампочка медленно загорается
и медленно гаснет. Двое мужчин идут дальше, мимо тебя, и только
через некоторое время ты поднимаешь глаза наверх и видишь абсолютно
черный обгоревший младенческиий трупик, который прилип к потолку
и из которого свисает большая капля желтой, похожей на лампочку,
слизи.
***
Всю неделю снится предложение: "Черный, зеленый, манипулированный
предмет смерти Альберта". Я сижу на краю ванны и смотрю фотографии:
на них голый, толстоватый мужчина с волосатой грудью сидит на краю
ванной и смотрит фотографии.
***
Смена души, я пережил смену души.
***
черви
Черви сигаретного дыма проходят сквозь счеты, прислоненные к стене,
поднимаются выше, к лампочке, как мотыльки. Медленно впитываются
в лампу накаливания, клубятся в абажуре.И когда тонкие, безволосые,
загорелые пальцы вжимают окурок в идеально чистую пепельницу, они
текут сквозь и них.
лестница
Покрытая мокрым снегом и льдом, наспех сколоченная деревянная лестница
на задворках стройки, чтобы пешеходам было удобно перейти на другой
уровень разрытого котлована. Я поднимаюсь и вижу, как ступеньки
рывками уходят назад.Ветер холодными ногтями дерет щеки. Подхожу
к полуразрушенной стене и прижимаюсь лбом к острым осколкам кирпича.
Вокруг высокие дома, холод и серое небо.
лестница
Поднимаюсь по лестнице в старом загаженном подьезеде. Тусклый свет
через грязные огромные окна, наполовину раздавленные окурки на полу.
Стены исписаны маркером, замазаны зеленой пузырчатой масляной краской,
опять исписаны и снова замазаны. Провода торчат из стен, во всех
квартирах идет ремонт. Двери огромные, упираются в потолок, но все
в дырках, щелях и грязи. На ручку одной надета черная детская перчатка.
Вдруг сверху раздается мелодичное пение женского хора. Я поднимаюсь
все выше, и мелодия становится все громче и чище. Грязные стекла
постепенно светлеют и превращаются в витражи, а окурки- в рассыпанные
восковые свечи. Разливается тепло, и пахнет ладаном.
под
Под серым, цвета глаженого войлока, низким небом черные провода,
перетяжки между домами, рекламные щиты и в высоте тремя красными
огоньками тоскливо светит башня лукойла.
перед
Передо мной, утыканное зубочистками по краям, широкое оконное стекло.
Улица отлично просматривается с первого этажа, можно строить гипотезы
и реконструировать человеческие жизни, проходящие мимо, вглядываться
в эту бегущую строку города. Старухи в платках,оживленно жестикулирующие
тетки, неудачники в дубленках, кепках и жесткими квадраными черными
сумками через плечо. Пенсионеры, девушка в меховом капюшоне, поправляющая
волосы легким гладящим движением по щеке. Некоторые держат руки
в карманах, некоторые несут их как два щупальца, как безвольно свисающие
еловые ветки.
В телевизоре, прибитом к стене,-жуткий контраст,-хищные уверенные
движения манекенщиц, замедленные оператором, существ, сознающих
свою гибкую, спрутовую силу. Стена дома напротив в наполовину оборванных
афишах, на одной читается зверская, бессмысленная надпись "ругер
зубы".
Краснорожие уроды, отдуваясь, жрут ломти жирной красной рыбы, а
чистый, священный дым выливается из моей сигареты-мозгового стимулятора,
и пальто висит на пустом стуле напротив. Ритм можно разглядеть через
такое отвратительное "единство непохожих", через соседство
улицы, музыки и людей вокруг. Одни серьезны, другие нет, у одних
коньяк на столе, у других грязь под ногами. Слияние в клубок разноцветных
змей, страх и черная вода под надбровными дугами.
И плывут машины, и колышется кунсткамера эмбрионов в пропитанном
грязью воздухе.
Темнеет.
Грусть, пока я еду по дороге, тормозные огни. Проплывающие через
блестящие капоты машин вывески, витрины.
Дома закрываю глаза, лежу на кровати, курю, медитативная музыка
оакенфольда, а в голове мельтешатся перемешанные, оторванные мной
от мира сегодня, куски, ждут, пока будут готовы для того, чтобы
их перекроить, раскрасить, наложить нецветной фильтр и скомпоновать,
связать в красивую косицу, подходящую по цветовой гамме к стилю
этого города и к послевкусию сигареты, раздавленной в ставшей горячей
от горы окурков пепельнице.
одинокого
Я медленным шагом двигаюсь по забитым народом улицам одинокого города
Москвы. Слева от меня магазины, подо мной изрытая ходами метро земля,
прикрытая корявым и грязным слоем асфальта. Надо мной серый цвет.
А в душе пустота и злость, причем злость не как какое-то сильное,
а как перманентное и в сущности неглубокое состояние. Я знаю, что
радостное будущее мертво для меня, что надо хоть что-нибудь делать,
но не могу перебороть аптию. Я забрался так глубоко вниз, что спуститься
на самое дно стало легче чем подняться. Я просто устал и чувствую,
что моя ветка эволюционного развития зашла в тупик.
бог
Дождь, на дороге, через определенные промежутки встречаются россыпи
ярких капель, как будто бог шел и плакал, надеясь, что все равно
в такую погоду никто не заметит.
отстраненность
Я всегда просыпаюсь за полчаса до будильника, лежу в абсолютной
темноте и беспамятстве некоторое время, переваривая застрявшие в
зубах кусочки снов, лежу в томительном ожидании, иногда наощупь
схватываю телефон с тумбочки и, ослепленный ярко-голубой подсветкой,
щурюсь и пытаюсь понять, СКОЛЬКО еще так.
Недавно ко мне неважно где подсел высокий, укутанный в кожанное
пальто, предельно пьяный старик и, улыбаясь всеми кривыми желтыми
зубами, спросил....
Ну так вот, я чищу зубы, облокотившись на раковину, повиснув на
ней
-Раздевайтесь, снимайте рубашку, ложитесь. Походил вокруг, постучал
молоточком, пощупал грудную клетку...-Перевернитесь...Вы знаете,
у вас очень слабые мышцы позвоночника
Каждое утро я ем овсянку, уже шесть лет как ем, овсянка-невкусная,
легкая и сытная пища, она очищает организм, это еда воинов
....задал бессмысленный вопрос-вот ты книжку читаешь, да? -да -А
те два мужика даже не захотели со мной разговаривать, проигнорировали.
< Пауза > -Ты человек?...
По всему дому расставлены пепельницы, они-моя слабость, их много,
очень много, но все они близки к классическому, идеальному ОБРАЗУ
пепельницы, то есть никаких черепов и паровозов
-Вот ты чувствуешь себя человеком? Кем ты себя ощущаешь? -(кем я
себя ощущаю, глаза, точка , да)Точкой в пространстве
Я курю данхил, по пачке в день, никаких кентчетерок и парламентлайтсов-самых
распространенных в россии сигарет-только данхил за 36 из табачного
ларька, они горькие и мягкие, как щавель
-Вот я смотрю на тебя и думаю-а много ли в россии таких как ты?
Меня достаточно часто называют: обезьяна, лагутенко, моральный урод,
псих, чокнутый профессор, чегевара, ницше, макака, кант, мудила,
маугли,просто мудак, сука, представитель современной молодежи, торчок,
дьявол, дура, болван, кретин
На улицу выходить всегда приятно, забираюсь в металлический холод
машины, завожусь, и в качестве музыки что-нибудь вроде милен фармер
мэнсон рамчтойн пиксиз пласибо моцарт хим хемикал брос whatever
-...и думаю, дай бог, чтобы в россии таких как ты было побольше.
Чудик ты мой.
+чудик
Достаю телефон, набираю подряд 6 номеров. 2 спят, 1 не хочет, 1-"потом",
1 не может, 1 через 10 минут в кафе.
Зачем так рано вставать? Почему по будильнику? Чем больше бреда
ты успеешь сделать за весь убогий день убогой жизни тем...не знаю.
Неприятно проводить круглые сутки в кафе, слушать музыку мертвых
исполнителй и...
-Что делала бы сейчас Мэрлин Монро, если бы была жива?
-Царапала ногтями крышку гроба
...и узнать, что все твои свойства и характеристики укладываются
в емкое и идиотское слово "чудик".
В число моих устоявшихся привычек входит покупать каждый день поллитра
свежевыжатого морковного сока, пью его, сидя перед монитором.
Чудик-это нечто очень милое, безобидное, оторванное от реала
Реальная жизнь, он не попадает в реальную жизнь, наверное реальная
жизнь это обсуждение информации, почерпнутой из газет и других неавторитетных
источников, футбола, правительства, умение говорить то, что услышал
от сми, любовь не к мыслям, а к Делу, преданность этому Делу, отсутствие
знаний о-
Ну в кафе так в кафе, принимаю выжидательную позицию- закуриваю-официантка-
меню-"кофе, черный, 2 куска сахара" КУСКА
Когда все вокруг тебя рушится, ты хватаешься за что-то привычное,
например сотовый телефон, крестик с гимнастом, такие вещи называются
"осколки объективной реальности"
-о литературе в основном, но это уже смертельно, причем даже не
темное невежество в этой области, а скорее даже нежелание узнать,
неспособность отличить хорошую литературу от говна, охаивание и
осмеяние хорошей литературы, презрение к людям, понимающим разницу,
и естественно загон такой вещи как литература вообще в каземат под
названием "нереал" и заколачивание щелястыми, гладко оструганными
досками дверь, ведущую туда
-ожидание курю-официантка-озвучивание заказа-курю-пепельница-официантка-,
кофе, 2 куска сахара Один я беру и опускаю на милиметр в кофе, он
мгновенно, как заразой, покрывается и пропитывается коричневым Каким
бы ни был горячим кофе, от мокрого сахара, зажатого в чуть дрожащей
руке будет исходить только холод приподнимаю его над чашкой и бульк
Бесит, когда демонстративно целуют нательный крест, чуть поднося
его к губам и опустив голову. А потом, ко всему прочему, с улыбкой
смотрят на тебя- "Да, за моей спиной высшее существо, это оно
мне помогает, а за тобой черная бездна, безбожник"
Ну наконец-то! Пришла, улыбнулась, сняла пальто, села, улыбнулась.
Как робот, вычислительная машина лорда ***риджа-кстати неплохое
название для рассказа Жюля Верна.
Да!! За моей спиной черная поганая бездна, я отброс, я не делаю
ничего полезного, я вру на каждом шагу, я уничтожаю свой организм,
я признаю секс без любви, я продам душу за любой жизненно ненеобходимый,
но забавный скилл, ЯЯЯЯ Я! Я! Да Я! Повторяю снова и снова эгоист
сволочь моральный урод Я! Драное ego!
Говорят, у нее был молодой человек, ростом с тумбочку, забитый,
но злой как крыса, и родители его были крысы, угольные магнаты,
хищные, подозрительные, готовые убить всех непохожих
У Урфина Джуса весь плащ был исписан одной только буквой-Я
-Привет :улыбка, достает вог, ну конечно же я прикуриваю:
-:ухмылка: Привет, какие на сегодня планы:кофе,затяжка:
-Не знаю, думала может в клуб какой-нибудь сходить
-В какой? а в принципе сейчас в бункере может идти что-нибудь, надо
в нете посмотреть вообще расписание.
-Блииин, забыла, карточку купить надо
-хХ.Кабель класть надо :ухмылка и затяжка...кофе:
Ну и поехала однажды она с ним в турцию, все нормально, хорошо,
но вот заходит он как-то в ее номер, а она сидит верхом на аниматоре,
ну...трахается с аниматором...Так и расстались,-"Он начал нудить,
и я его бросила". Так и представляется, он в номере, стоит
над страстной парочкой и нудит "ну кать ну не надо ну каааать
ну не нааааадо"....
Кофеин плюс никотин-великая вещь, выпиваешь кофе и как будто откусываешь
вкусный ломоть сигаретного дыма, так и идет, чередуясь, кофе-затяжка-кофе-затяжка-кофе-затяжка-
- :тоже ухмылка, стряхиваю пепел: Интересно который раз ты тут сидишь?
- :пожатие плечами: не знаю, у меня вся жизнь превратилась в одно
сплошно сидение
- :слабая улыбка: Ты хоть что нибудь делаешь? :затяжка вогом, дым
через губы колечком:
- :оскал: -What do u do for a livin'?-I make and i sell soap
- :непонимание в глазах:
-Ну ладно
Единственное, что после меня останется-это текст, хотя говорят,
еще из мертвых алмазы делают.
6 набранный телефонный номер спит со всеми, и со всеми одинаково
любезна, она делает это для удовольствия и ей нравиться носить короткие
юбки и глубокие вырезы. Если молодой человек делал бы так, как делает
она, то его назвали бы ловелас. Женщин называют по-другому. Знаете,
сразу становиться ясно, у кого в руках вожжи истории.
-То есть ты нигде не работаешь? :наклон головы, жестикуляция рукой
с вогом:
Поубивать бы кучу народу, будет алмазное ожерелье, хорошо одевать
такое на cocktail-parties
...в руках у ревнивых, истеричных, неудовлетворенных сексуально,
толстоватых лысых мужчин
-Почему же? Просто моя работа doesn't include a necessary presence
on a working place ххХМ :грин:
-Аа :брови вверх, голову назад: Ну и кто же ты?:затяжка:
-хХ точка в пространстве.
<<<держим паузу держим паузу, затяжка кофе>>>
Идет непрерывное обдумывание планов.
-Свободный литератор, никакого дедлайна, денежек не густо, ну так
ведь я на еду денег не трачу
-Духовная пища? :улыбка, слабое втягивание живота, выдыхание воздуха,
подается назад- ну это называется смешок:
-Я питаюсь у друзей :глубокая затяжка:
6 телефонный звонок-Привет -Привет, а кто это? -Это ****, узнаешь?
-ААА! Давно, давно не виделись. А откуда у тебя мой номер? -Ну я
же гений, у одной из твоих подруг год назад был телефон с инфракрасным
портом, она даже дала мне с ним поиграться. Палм дружит с такими
телефонами и у меня появилась база данных всех телефонов института(
девочка была ответственной, практически все и по имени фамилии)
**********************************>Далее неважно, далее "ok"
Очень и очень много чужих телефонных номеров накопилось, незнакомые
люди, только имена или же вообще клички, масса человеческого материала
со своими мыслями и путем зарегистрирована и прикрыта символами
на жидкокристаллическом дисплее
-:потряхивание головой: И как, пускают?
-Ну я же не как странничек-подайтенахлебушек стучусь, все немножко
хитрее.:кофе(почти закончился) затяжка:
-:не буду ничего заказывать, скоро уйду: Что ты еще делаешь за чужой
счет?
-:пожатие плечами: Живу
А это интересно, если что-то существует, значит это существует за
счет другого что-то, альтернативные издержки так сказать, появилось
одно-не появилось много другого.
-Понимаешь, тут работает закон альтернативных издержек, если живу
Я, значит неживет, просто не появилось, потому что появился Я, много
другого
-:скука/удивление/чуть восторга в глазах:
-А ты-то как?
Сколько штампованных выражениий люди используют в разговоре_привет
ты как я нормально ну и я тоже ну ладно давай пока пока_Вполне можно
заменять слова звуками разной интонации.Вот вам и гав гав
Однажды ее постоянный молодой человек при своих родителях приподнял
ей юбку со словами "Интересно какие у тебя сегодня трусики".
Все-таки так к людям относиться не нужно, просто потому что не нужно
вести себя как говно.
1 телефонный звонок. Гудок...гудок...гудок...гудок....гудок...<красная
кнопка>
1958 год, Эквадор, известные чешские путешественники, журналисты
Мирослав Зикмунд и Иржи Ганзелка направляют фотокамеру на женщин,
детей и стариков племени шуар, те испуганно жмутся к стене хижины.
Подпись под фотографией-"Не бойтесь, мы не украдем ваше лицо."
-Нормально, работаю
-:брови вверх: А где? :кофе, затяжка:
-:стиль-человек объясняющий: Фирма одна, плакаты какие-то делает
Я иногда думаю, а вдруг тот кривозубый, пьяный старик-отчаявшийся
демиург, спустившийся на землю в бесплотных поисках хорошего. Не
надо было так сразу уходить, можно было поговорить, наверняка он
сказал бы, что его раньше публиковали в "Новом Мире" или
в "Нашем Современнике".
Интересно, можно ли украсть сердцевину человека, если сжечь его
и обратить в красивый, переливающийся и прозрачный кусок камня?
Ох уж эти названия, помню меня восхитило одно, фильма...- "Тайный
План"
-:мне неинтересно: А что в жизни?
-:небольшое напряжение: Всего понемногу
Да уж, времени до вечера много, а потом снова за монитор и прелестный,
мягкий, обитый плюшевой тканью сервер.
Она говорит одно людям в лицо и противоположное за их спиной. ==Улыбка.
"Ты всегда так светишься радостью, что у самой повышается настроение".
Ушла. "Мдаа, смех без причины..."==
Недопустимым для фильма названием является и такое- "Я и Моя
тень.Жизнь с Анжелой Франк, как она есть со стороны". Вперед,
расскажите нам еще кое-что, чтобы даже его смотреть не нужно было,
-афишку прочитал и под впечатлением полдня.
-:ну тут идиотский вопрос: Чего всего?
Всего понемного- это либо ничего, либо очень много
-:нудный какой: Ну живу, не жалуюсь
Вот это бездны мысли и небезразличия открываются перед удивленным
взором-"Живу, не жалуюсь". Девушка, которая здесь раньше
жила, была мила и обаятельна. Как бы скорей сменить обстановку,
причем кардинально, от пейзажа до людей.
Если ты ложишься поздно и встаешь рано, накапливается хронический
недосып, внимание рассеивается, а мыслительная деятельность замедляется
на...ну замедляется в общем. Параллельное употребление кофеина и
никотина действует стимулирующе, так что процессы эти незаметны,
но сердце постепенно изнашивается, и к 40 годам мы имеем готовый
инфаркт. Есть над чем подумать.
Демиург показал бы свою пришедшую в упадок берлогу, -много книг
и пахнет пыльными мышами. Трясущиеся руки с трудом отыскивают нужную
страницу журнала."Вот, видите, это я писал, я еще тогда...все
к тому и катилось...и только вы...дай бог". В этот самый момент
накатывает просто фантастическая скука, и ты зеваешь с закрытым
ртом, выкатывая глаза и пуча ноздри.
-Ну а в личном плане? :хитрая ухмылка:
-:улыбка: Так, есть один...клиент :смеется, стряхивает пепел, затяжка:
2 телефонный звонок.После долгих гудков-момент истины -Алло?! -Аххххло...
-Это ****, судя по твоему голосы ты спишь -Ахххло, кхтоо это? -Говорю,
****, но это неважно, ты спишь, потом позвоню -Аххл<красная кнопка>
Что бы ты ни делал, скорее всего момент и способ твоей смерти не
будут зависеть от того, что ты делал до этого, а если и будут, то
уж точно от чего-нибудь такого, что ты раньше во внимание не принимал.
Опять же, задумаемся, братья и сестры.
Еще она одевается немного специфически, хотя многие находят в этом
некое что-то, и это что-то привлекает. Но это уже совсем штрихи
к портрету, детали.
-Рассказывай! Давай! :широкий грин, затяжка, стряхиваю:
-Нууууу, он....
Ах, какое удовольствие днем предчувствовать то, что ты будешь писать
поздним вечером. Ожидание своего кофе, домашнего, скудной трапезы
из бутербродов и свежего морковного сока.
"Или вот еще, посмотрите, тут, тут...". Шаркающий переход
из комнаты в комнату. "Посмотрите". Ага, да, так, согласен,
ну конечно. Ну еще покажи мне фотографии,- непременно военная форма,
взгляд устремлен в будущее, а это мои маленькие и так далее.
Фирма "Центр Информационных Плакатов", слоган-"Колдуны
своего дела", адрес-Ветошный Переулок. Тут можно откомментировать,-
неинформационный плакат? Дубы-колдуны? И адрес располагает.
Все-таки когда сидишь в кафе один, немного другое настроение, мысли
не выплескиваются, а накапливаются. Правда, впрочем, есть собеседники,
не вытягивающие, а наоборот, насыщающие. Раз сплетенка, два вопросик
каверзный. Мой друг сказал- за таким ритмом жизни, как у тебя, нет
времени задуматься над вопросами вроде "А зачем мы живем?".
Неправильно понятое: О ней сказанное-1/10 of a person. По-моему
было 1/10 of a reason, хотя сейчас и не вспомнить, но тем не менее
первое получше звучит, даже если и неправда. "Если эти цифры
врут, то врут весьма впечатляюще."
-:что бы сказать?:...он работет в***хороший****любовь*****живем*******все
хорошо...
-:все неважно: А какой он человек?
-Невысокого роста, волосы такие...темно-светлые :смеется, затяжка:
Опять же глубина мысли, ты о внутреннем мире, а тебе о цвете волос
и прочих физических характеристиках. Ну конечно же на большой красной
машине!
Демиург плачет, руки дрожат еще сильнее, фотографии безвольно валятся
листьями на ковер. Нет! На паркет, так обыденней и трагичней, никаких
каминов и писем, только газовая плита и счет за электричество. На
линолеум? Чернуха, не надо.
А не надо задуматься над такими вопросам, это медленное упирание
в философствование на кухне перед семьей и в неосознаваемую ограниченность.
Спросил зачем живем и уже мозг? Если человек другой, то будут размышления
над бутылкой и битье морд в конце. Не "зачем живем", а
"т' мня увжаеш?".
Для того, чтобы бы стать способным к вечерней работе необходимы-
сигареты, кофе, разнообразие, собеседники днем, музыка, вводящая
в транс вечером - D.J AIL's Life in tempo например.
-:добавить нечего: Понятно...
3 телефонный звонок. -Привет, пойдешь в ***? -Привет. Куда? -В ***.
-Не хочу никуда идти сегодня, голова болит -А чего делать будешь?
-Дома сидеть, отдыхать, если хочешь-можешь зайти -Да ну, пошли -Нет.нет
-Точно? -Точно -Да ладно тебе! -Неееееет -Вот представь, будешь
сейчас сидеть дома, скучать, попытаешься почитать, посмотреть телевизор,
по радио одна ересь, компьютер надоел... -Нееееет -Как хочешь, пока
Хочется уйти, помогаю собрать фотографии, извинения, прощание, заходите
еще, обязательно зайду, хотите взять "новый мир", давайте....Зря.
"И эта затея-не на один час."
-...Ты про наших что-нибудь знаешь, кто куда подался?
-Большинство по фирмам, банкам, один в думу пробился вроде даже
-:сарказм: Президентов пока нет? :затяжка:
-Неет:смех:
-А есть такие, которые не по специальности работают или вообще "презирают
постулат о ценности материального имущества" :хехехе:?
-Не знаю
Таких не знаем, кто не со мной, тот против меня. Я мучаюсь и ты
изволь.
Она работает в дубах-колдунах не секретаршей, а начальником отдела
верстки. На их буклете ясно написано: "Плакаты, Календари,
Визитки, Flash, HTML, Создание онлайн-магазинов, Верстка".
Не скучаю по еде не из microwave'a.
Роется в шкафах, пыль медленно падает ему на тапки, "Подожди,
вот, вот...", вынимает "Новый Мир". Спасибо вам,
большое, я страницу сам найду. Практически вырываю из рук, отступаю,
кивая головой, спасибо, спасибо, жму руку. На улице вижу, что на
журнале написано- "Наш Современник".
А параллельно кухонной философии может идти и увлечение уфологией,
газета версия, уважение жены, вы знаете, колечка тааакой умный человек.
-:она неинтересна: Слушай, что-то мы совсем загнили тут, тебе сейчас
куда? :затяжка вдавливаю окурок в пепельницу:
-:хвала богам!называет адрес, бросает вог туда же:
4 телефонный звонок. -Привет, ***! -Привет! -Слушай, может сходим
сейчас куда-нибудь? -Неее,****, я не могу сейчас, я к родственникам
в гости еду -И это надолго? -Боюсь, что да -Ну ладно, пьянствуй
там, потом еще позвоню, паака -Пака
(Во время разговора, постоянный шифт между человеком объясняющим
и смайликами.)
Не хватало еще и такого,- открываю современник, а там-Александр
Солженицын "Раковый Корпус",что тогда будет?Soundtrack:Orbital
"Belfast", но можно и заменить.Итак- Непонимание в глазах,
страницы журнала и волосы треплет ветер, черный асфальт, желтые
деревья, герой поднимает одухотворенное лицо вверх, и камера, глядя
на него, спиралями поднимается в небо.Затемнение. Титры
Помнится был где-то рассказ с вопросом "Зачем ты живешь?",
человек, занятый сей глубокой мыслею, долго гулял по набережной,
потом пришел домой и исписал 10 страниц гениальными, как ему казалось,
мыслями. На следующиий день прочитал....
Извините можно счет? -Конечно. Она пока собирается, подаю пальто.
Беру свои сигареты, зажигалку, телефон со стола, в карман их!
...-полная чушь, вся вечерняя гениальность испарилась, точнее ее
и не было. И антипод его, краснолицый, большой и правильный: "живешь
блин, потому что родила тебя маманя, и сдохнуть силенок нет".
Довожу ее до места, сколько уже было сегодня прощаний? Пока пока,
уезжаю, домой, только домой. В пробке смотрю как дым из сигареты
идет вверх, и чувствую дикую усталость от безысходности. В голове
крутится выражение: "метафизическая усталость".
Медленное движение вперед, вперед и остановка, вперед и остановка,
все равно что дальше.
После титров достаю кассету( никогда не перематываю) и кладу на
тумбочку рядом. Вот и все. Могло быть и так, но я просто ушел, оставив
демиурга на лавке. Как книгу, но книгу забывают случайно, а бедного,
пыльномышевого демиурга оставили нарочно и он идет, ,невиданное
божество, домой в дождь, плача и надеясь, что его блестящие слезы
на мокром асфальте не увидит никто. Еще бы, в такую-то погоду.
Дома засовываю мелко нарезанное мясо мертвых животных и хлеб в майкровэйв,
включаю Моцарта и жду, наматывая круги по ковру. Ставлю все на стол
и ем горячее, вредное, запивая сигаретным дымом и чаем.
Рассказ тот написал Леонид Яковлевич Треер, Новосибирское Книжное
Издательство, 1987 год.
7 телефонный звонок -Привет -Привет! -Как ты смотришь на то, что
я к тебе сейчас зайду? -Прямо сейчас...А ты один? -Да, пока
На прудах у метро как всегда много отморозков, прохожу мимо пьяницы
и слышу-"А можно пууукнуть?". Контрасты, батенька, контрасты,
на одних контрастах 3000 лет едем. И ходят по прудам мокрые демиурги
, и вежливые бомжи веером стоят.
Мой друг живет в доме с отваливающимися балконами, и я как всегда
здороваюсь с консьержем. Однажды я сидел с ним в каморке, курил
отвратительный парламент, стряхивая пепел в греческую вазу, говорил
о мандельштаме, революции 90х, французской поэзии, Сэлинджере.
Иду несгибаемым шагом в гнездо богемы, от сигареты остается противный
вкус во рту.
-Здрастуйте, можно у вас тут покурить?
(А я после эмоционального шока, очередного прощания, в тяжелом рюкзаке
наследство...)
-Конеечно, садись
-Здравствуйте! Прохожу к лифту, на маленьком столике рекламка. Пицца
с доставкой на дом, ну и в лифте вдумчивое анализирование ее рецептов.
(...в коробке Beatles Let it Be, письма, сигаретная бумага( от руки
на задней крышке:"бросай курить!", фотографии и растрепанная
тетрадь-дневник)
-А где Миша?...
Миша-2ая спица в существовании дома, художник абстракционист, консьерж,
революционер
-...все на отдыхе задницу греет?
-Нет, он приехал уже, заболел просто, да я и сам с температурой
Манхэттен. Сыр "Моцарелла", люля-кебаб, запеченный на
гриле перец, помидоры, лук, маслины. Мексиканская. Соус "Ситипицца",
фасоль, перец "Халапенье", сыр "Моцарелла",
бекон, лук
По всему дому, в подъезде, висят его картины.
-Помню как я болел, больше не хочется... Что читаете?
-Дрянь какую-то, жена еще давно принесла
Салями.Соус "Ситипицца", салями, сыр "Моцарелла".
Лаконично и вкусно, но у Манхэттена уж больно название хорошее.
Читаем дальше.
-Ааа, псевдоистория...Чего больше нечего что ли?
-Руки никак не дотянутся, а это вот уже как год лежит.
-...
-Жена вот, кстати она вчера сотню на улице нашла, я ее на батарее
высушил и вот, пожалуйста.
Пепперони. Канадская. Маргарита. Си Фуд. Род Айленд. Гавайская.-соус
"Ситипицца", Ананасы, Сыр "Моцарелла", ветчина.
-А это кто такой на фотке?
-Собака мишина, год назад снимали
Барбекю.Фермерская....Прощайте, лифт, до скорых встреч.Еще покурить
что ли? Проверим if smoking really causes cancer.
Да, да, так прямо и написано на американском паламенте, а у нас
обычно где-нибудь сбоку, аккуратненький минздрав.-"Курение
причина смертельных заболевний", видишь...
-Ну почитаю я надпись...-Что не курить что-ли теперь, хахаха!-...Нет,
почитаю, подумаю, и может даже курить меньше стану -Да лаадно
Закрываем за собой дверь, оставляя позади обрывки вспомнившихся
диалогов, картины Миши на покрашенной масляной краской двери и клочки
дыма.
-Салютти...
-Привет, привет, гду у тебя тут все вешать, тут? Ок, хорошо... Ну
давай, рассказывай, как жизнь?
Между прочим его выражение, времен романтической меланхолии и вечной
тоски во взгляде."Ох, вчера мне так плохо было, что-то ужасное".
-Как жизнь...Ну, ка, что нам пишут..
"Пииик. Привет, это ***, возьми трубку...............................возьми
трубку, ну ладно....Пииик. Привет,я только в москву приехала.."
Еще у него была привычка ходить по середине проезжей части, мол,
сбивайте меня,- меня гложет любовь, мне все равно.
Оба-нааа!
"....остановилась у Маши, если хочешь встретиться, хихи, позвони"
Этот человек обладает редким даром-от него устаешь.
-Хихи позвони, хехехе
-"Пииик."
Причем устаешь, будто мешки весь день ворочал. Во-первых он не терпит
сигаретный дым, во-вторых он вечно голодный, и наконец он постоянно
просит деньги и скууучен, скучен до одури.
-А тут у тебя курить можно?
-НЕТ!
-Мама не разрешает?
-Я не разрешаю
На столе: огрызок, учебник Миронова по физике, химии, математике
и астрономии, "Отечник"(?)-маленькая зеленая книжка с
церковной вязью на обложке, лекарства,-от каждого к потолку уходит
вверх инструкция, история тех, кто пил его,история тех, кто его
купил и купит и так далее, рулонами вместе с сигаретным дымом. Деревянныя
ложка ,скатерть, еда и пыль.
Звездочки, много звездочек и много сказано бессмысленных слов и
задано идиотских вопросов, пока не настает момент, когда я....
Поочередно беру в руку то одну, то другую вещь. Расшибаю в ошметки
огрызок.
-По-моему тебе пора уйти
-Да, я тоже так думаю.
После того, как закрылась дверь-опять возвращение к картинам и консьержам.
-А у вас собака есть?
-Неет, кошка была...сдохла
-У меня целых две было, один сдох, убежал на даче и сдох. А другую
отдали...
Окончательный выход из зоны дома с отваливающимися балконами в моей
серой машине, но здесь ее нет, зато при выходе из подъезда, за секунды
пролетают рецепты всех пицц мира, чуть прищемленные закрывшимися
воротами, миши, картины...
И были бы красные огни впереди, зажглись, погасли, зажглись, погасли.
Будильник-на семь вечера и в кровать. Бессмысленный день повторяется
уже в голове и отступает.
....Через школьный, без стульев, актовый зал двое мужчин несут младенца
и походя сюсюкаются с ним. Их останавливает высокий человек с лампочкой
в руке. Он протягивает ее младенцу, и лампочка медленно загорается
и медленно гаснет. Двое мужчин идут дальше, мимо тебя, и только
через некоторое время ты поднимаешь глаза наверх и видишь абсолютно
черный обгоревший младенческиий трупик, который прилип к потолку
и из которого свисает большая капля желтой, похожей на лампочку,
слизи.
Откуда-то взялся "Черный, зеленый, манипулированный предмет
смерти Альберта". Я сижу на краю ванны и смотрю фотографии:
на них голый, толстоватый мужчина с волосатой грудью сидит на краю
ванной и смотрит фотографии.
.....
просыпаюсь за полчаса до будильника, лежу в абсолютной темноте и
беспамятстве некоторое время, переваривая застрявшие в зубах кусочки
снов, лежу в томительном ожидании, наощупь схватываю телефон с тумбочки
и, ослепленный ярко-голубой подсветкой, щурюсь и пытаюсь понять
СКОЛЬКО еще так.
Душ, кофе и много-много сигарет меня спасут.
А жизнь на прудах все продолжается. Демиург недостижим, бомж обошел
метробудку и стоит уже с другой стороны. Консьерж достает из пачки
новую сигарету.-Диалог быстро и отрывочно вспомнился, ******** спускается
вниз, начинает хамски разгонять дым и корчит недовольную рожу. А
она, кафесобеседница, верстает свои плакаты, колдует и алхимит под
черной тенью зеленых дубов. По каждой окуппированной волне радио
идет какая-нибудь песня, и все они, вместе с публицистическими передачами
складываются в один разговор-монолог эфира с самим собой. Разрозненность
дня стекается в один поток, и оборванные сюжетные линии плывут вместе.
Отрезки-куски из двух-трех строчковых превращаются в четырех-шести,
шести-восьми строчковые и уже не в отрезки, а в сколы, в рассказы,
в романы, в геологический монолитный пласт и в жизнь. Бессмысленный
диалог с неловкими взятиями в руки предметов со стола все идет за
окном московского дома, даже если он кончился. Бесконечно говорит
автоответчик, пик за пиком, а между ними это не к месту хихи. И
снова, и снова они смеются над этим, но с каждым разом и хихи и
смех все отчаяннее, как у неспособных вырваться из стеклянного лабиринта
белых крыс. Все повторяется, и крысы с выцветшими глазами мечутся
среди кажущейся свободы стеклянных стенок. И вот я уже в кафе, бесконечное
курение и горький кофе. Раньше в трех метрах от меня пианистка играла
умершие французские мелодии. Тихим голосом:- А это из шербурских
зонтиков. И благосклонная улыбка придатка инструмента мне. Оглядываю
публику, за окном темнота и проносятся машины, бармен протирает
стаканы. Опять чувствую тоску, а надпись на меню раз за разом впечатывается
в глаза: Настоящий горячий шоколад, настоящий горячий шоколад, настоящий
горячий шоколад............
кофе и дым
Сидел в кафе со стеклянной перфорированной крышей, когда отрывался
от кортасара, чтобы взглянуть наверх, увидеть как барабанит по ней
дождь, казалось, что вот-вот в ярком белом залитом водой просвете
покажется твое лицо.
***
Из мундштука с обратной стороны медленно, умирающе выходит дым,
и я чувствую дикую тоску и какую-то метафизическую усталость от
безысходности.
***
Через столик я вижу улыбки и подсвеченный дым, который медленно
выходит из низко повешенного абажура лампы.
скачки
Лягушачьими скачками ветер носит по мостовой скомканную бумажную
дрянь. В потухшей витрине выставлены парики, безжизненный отрезанные
пластмассовые головы с копнами волос. За другим стеклом-: столики
и жуткий элемент дизайна-собранный из палочек полый шар. Все вывески
на улице пытаются привлечь внимание и что-то сообщить, салон, студия,
ресторан, название улицы. Мимо несутся машины, дырки в тротуаре,
горящие окна- вот красивая лепнина, хрустальная люстра и куски прошлого
на стенах. В кафе на стойке лежит изогнувшийся синусом удав и вместо
входа в него- сверкающий буфет с рюмками и стаканами. И сколько
не открывай его, за первыми будут все новые хрупкие стеклянные дверцы.
ресторан
В ресторане под столиками стоят медные начищенные тазы со свежей
горячей кровью. Из под скатертей идет пар. Толстые люди приходят
сюда, с наслаждением снимают твердые лаковые ботинки, стягивают
черные носки в мокрых пятнах и медленно опускают ноги в теплое,
красное и обволакивающее.
театр
Под театром проходит метро, иногда в самый ответственный момент
действия, шум поезда накладывается на музыку оркестра и начинает
вибрировать мелкой дрожью реквизит, звенит ложечка в стакане, и
актеры чувствуют, что их подошвам щекотно.
большой
На одном из ярусов-балконов Большого Театра притаилась маленькая
картинная галерея. Всего 4 метра в длину, подсветка каждого холста
слабой галогеновой лампой. На всех картинах холодное море, скалы
и луна, но если приглядеться, можно заметить что все они, вместе
с рамами, нарисованы масляной краской прямо на стене
большой
В красивых красных шторах висят, завернутые, мертвецы, и кровь капает
с этих красных штор на их отражение в паркетном полу.
большой
В шикарных креслах президентской ложи Большого Театра сидят, разползшись
и свесив головы на бок, трупы. А у остальных зрителей пустые, сглаженные,
без черт, застывшие лица пассажиров. И тихо постукивают друг о друга
зубы и окровавленные куски тел, подвешенные на люстры вместо хрусталя.
а на самом деле
За всем этим помпезным интерьером Большого Театра-позолота и бархат,
скрываются нагромождения шевелящихся механизмов, и только в одно
месте они, все распирающие и растущие, не выдержали и прорвались
сквозь дерево и красные гардины черной арматурой с уродливыми огромными
глазами-прожекторами. И под высокими прическами актрис колышутся
металлические ложноножки, и под их бальными белыми платьями перебирают
шестеренками, зубчиками и блестящими сочленениями сложные и мертвые
устройства.
ОНА ЗАХОДИТ В ДВЕРЬ
Она уходит, чуть чиркая носком сапога по кафельной плитке, и та
неторопливо отгибается, тянется за ее ногой, как кусок ковра, а
потом с хлопком падает назад. Закрывается дверь...щелк и последние
конвульсивные движения ручки. Я подхожу к стене, приваливаюсь к
ней спиной и оседаю на пол, вытаскивая из пачки сигарету. В воздухе
дым, а за грязным окном- черные тени птиц, они не летят, они плывут
в прозрачном студенистом сиропе. Подтягиваю к себе блюдце из под
кофе с коричневым кружком посередине и стряхиваю туда пепел. Чашка
валяется за диваном в поблескивающей, аккуратной луже-кляксе. Кусочки
кофейных зерен застыли на ее поверхности. Книга лежит возле ярко-желтого
матраса, но читать дальше я не могу, просто не могу перевернуть
страницу, узнать что будет дальше, не могу открыть окно, помыть
его, разбить стекло и задушить этих проклятых заторможенных черных
ворон, уже несколько дней они кружатся в этом светлом загаженном
прямоугольнике на стене, как в аквариуме.
Постепенно темнеет, птицы сливаются с небом, а сигарета все не закончилась,
аккуратно кладу ее в блюдце, замечаю, что все это время горела маленькая
люстра на низком потолке. Потом медленно ложусь на бок у стены,
смотрю отражение своего лица в кафеле.
Ночью просыпаюсь от воя собаки, он музыкален, кажется, что я почти
понимаю его, стоит только прислушаться, такое ощущение, что собака
очень долго произносит всего одно слово нараспев. Пытаюсь слежить
за тем, как мелодия то идет вверх, то вниз, то затихает, то нарастает.
Пытаюсь понять, что же это за слово.
В грязном стекле- размытая желтая луна, она вместе с люстрой освещает
мою комнату- идеальный квадрат, ровные, гладкие стены. Беру сигарету
с блюдца, за все это время у нее только остыл фильтр. Сигаретный
дым смешивается с очертаниями луны в окне.
Я подхожу к окну и пальцами на пыльном стеле рисую чайку, застывшую
в полете, облизываю грязный палец и делаю ее прозрачной наполовину-
с другой стороны окно тоже все в грязи. Лучше с чайкой, чем одному.
Лежу на матрасе и курю, блюдце стоит у меня на голом животе, холодно.
Изредка поворачиваю голову, чтобы посмотреть на мою чайку. Моя чайка,
мое домашнее животное.
Мне не снится ничего, а на утро чайки нет, и вместо нее опять полужидкие
черные птицы-медузы. Сигарету я разбил об угол комнаты, бросил ее
туда, а она разбилась. Когда я хотел достать вторую, то обнаружил,
что пачка запечатана, как будто новая. Я гляжу на нее и пытаюсь
заставить буквы застыть на месте. Но они текут, все надписи- бегущая
строка на дне мирового океана, придавленная тяжестью и вроде бы
неподвижная, но если смотреть очень долго, то заметишь, что что-то
чуть-чуть поменялось. Люстра отражается в ее гладкой тонкой пленке,
изгибаясь.
Прижимаюсь лбом к крязному стеклу, мутно рисуются какие-то силуэты
домов, палки антенн, но все теряется в серой дымке. Нет сил поднять
руку и провести ей по стеклу, когда я думаю о таком, по всему телу
идет дрожь и тоска наваливается. Все эти дни словно я иду по тротуару
рядом с одним и тем же домом, увешанном сосульками. Я иду внутри
опасной зоны, справа- красная лента-ограничитель, но я вижу- впереди
она заканчивается. Вот я дохожу до конца, поднимаю ее вверх. И в
этот самый момент обнаруживаю, что впереди такой же дом и такие
же сосульки. И опять придется идти под ними, до конца, поднимать
холодный целлофан и убеждаться снова и снова, что впереди нет ничего.
Люстра опустилась до пола и светит мне прямо в глаза, нет, хотя
нет, это я стою прямо под ней и гляжу вертикальтно вверх. В лампочках
плещется вода, они дрожат мелкой дрожью. Что же у меня под ногами?
Как будто я стою по колено в белых пуделях, у этих пуделей нет ни
лап ни хвоста- одно кудрявое толстое личиночье тело, переходящее
в узкую крысиную морду. Надо посмотреть в окно.
Скручиваюсь на своем матрасе в спираль, вдыхаю запах обивки с закрытыми
глазами, сердце окаменело, но его продолжают сжимать монолитные,
вросшие в пол, тиски. Пока не посыпется со стенок и с меня штукатурка,
не облезет все вокруг тряпичными лоскутами. Я буду ползать на дне
моего квадрата, цепляться ногтями за расщелины в плитке, прижиматься
глазами к раскаленному углю сигареты.
Опять темно. Можно снова рисовать чайку, только чтобы не быть одному,
чтобы забилась под ногти сухая оконная грязь. Не могу чувствовать
даже и этого, тону в песочном, из перемолотого хрусталя, болоте.
Сначало по грудь, потом порошок не даст мне дышать, видеть и слышать.
И когды я открою глаза и вдохну, в легкие и в горло посыпется песок
и миллионом мелких уколов вожмет мои глаза внутрь черепа.
Если бы мне хоть что-нибудь приснилось, даже такое. Но мой сон-пустой
черный холст. Я вижу, чувствую и думаю снами, когда бодрствую, а
когда наконец засыпаю, -то на матрасе, то прижавшись грудью к стеклу,
то у самой двери, пытаясь под нее заглянуть, -этот холст наваливается
на меня и душит.
Я не заключенный своей тюрьмы, я сам-своя собственная тюрьма, даже
реальность аккуратно отталкивает меня в грудь, назад, кончиками
длинных холодных пальцев. Попытки разглядеть через грязь.
Даже не могу представить, что стекло разобьется. Тогда на меня хлынет
поток зрительных образов, звуков и запахов, которые приколотят меня
гвоздями в самый дальний угол, будто неведомого вампира. Из ушей
у меня потечет кровь, и стану биться в своем углу, заслоняя лицо
отваливающимися пальцами.
Чашка и разлиток кофе превратилось в грязно-коричневое пятно, рисунок
чашки, нарисованный на полу. Я прислонился к стене, только сигарета
может привести меня в форму, если я ее отброшу, то в спину мне полезут
изгибающиеся зеленые бутылки-трубы. Откуда такие мысли?
Теперь я думаю, что боюсь, но мне абсолютно безразлично все. Просто
из всех чувств я помню только страх. Остальные стерлись. Я не знаю
что такое любовь, обида, ненависть и злость. Только страх я помню,
и хочу ходить по этому страху, быть в нем, принять это одно-единственное
чувство.
Вы слышали звон абсолютной, безнадежной тишины? Какой он громкий?
Так и это дрожание и расплывчивость мирового окена вокруг меня-
абсолютная неподвижность. Огонек зажигалки-просто торчащий вверх
незыблемый кусок яркого гранита. Но он нестерпимо изгибается и вибрирует
в моей голове от своей беспощадной незыблемости.
Сколько я уже здесь? Тысячелетия?
...
пошел дождь. Он мокрыми полосами смывает муть с внешней стороны
окна, грязные потоки текут вниз, перемешиваясь, сливаясь и замещая
друг друга. Иногда один разделяется на множество мелких, некоторые,
еще не доходя до карниза, застывают с круглой темнотой-капелькой
на конце. В комнате светлеет. Я мог бы протереть стекло со своей
стороны, но я просто сижу и улыбаюсь, жду пока дождь закончится,
и пыль затвердеет корявыми узорами. Не хочу смотреть на пирамиды
загадочного города, минареты, превратившиеся в ларьки и сторожевые
вышки, обросшие камнем, маскирующим их под обычные дома. На замерзшие
ливни, преобразившиеся в уродливые громоотводы. На водосточные трубы,
переодетые в человеческую одежду, и шатающиеся по улицам. Задевающие
балконы аллюминиевыми распухшими головами. Я буду ждать того момента,
когда смогу нарисовать свою чайку, не опасаясь увидеть нагромождения
темных зданий и улиц в ее красивом силуэте.
Чувствую себя сигаретным дымом, проходящим через мелкое сито. Я
представляю себе серый ветер, гоняющий дожди над закопчеными крышами.
Обертка конфеты, застрявшая в узком переулке. Ее кончики трепещут.
Человек стоит в сколченном из дерева, обитом металлической сеткой
коридоре на задворках стройплощадки. Вдруг зажигаются все фонари,
повешенные на этот коридор. Радость и счастье. Дождь барабанит по
рифленому помосту над ним. Я уйду, пока этого не произойдет, найду
другое место, там, где нет света.
Облитый дождем, капает с носа, волосы прилипли ко лбу, спина в подтеках,
открытые глаза заляпаны глиной. Глина в зрачках, на ресницах и на
белке. Дрожащим мокрами руками хочу воткнуть штепсель в розетку.
Вот эти ощущуния, вот так я хочу и так я хожу по комнате, оставляя
воображаемые следы. Вся комната ими покрылась, кафель-сплошная неоднородная
чернота. Я стакан и опускают в меня березовые палочки. Сучки на
них-сигаретные ожоги.
Быстро-быстро курю, но терка не начинает драть горло, дым бьется
и течет в глаза, но я не моргаю. Сигареты раскрашиваются о меня,
как о пепельницу.
Закрываю глаза, сидя у стены.
Хочу содрать кусочки краски со стены ногтями и выложить какие-нибудь
слова. Но она не поддается, тогда я прижимаю к ней зубы и пытаюсь
отгрызть хоть самый маленький осколок. Зубы скользят вверх-вниз.
Отхожу. Осталось только мокрое пятно.И я плюю в эту стену, еще и
еще, но скоро кончились слюни, пересохла гортань. Тогда буду стоять,
не двигаясь с места, ждать пока все высохнет.
Провожу ладонью по обитой дерматином двери. Это не моя ладонь, это
чужая остывшая часть меня, не ладонь, а вкрученная в запястье мухобойка.
Слышен шорох кожи, металлические кнопки колют холодом в самое плечо.
Замочная скважина обжигает морозом глаз, когда я заглядываю в нее.
Не могу закрыть этот глаз.
Призрак. Люди обычно боятся призраков, но так как вокруг нет никого,
я сам смотрю на свои руки и ноги и мне становится страшно. По ним
идут слабо заметные волны, приливы и отливы. Волны набегают на песок
и откатываются назад, оставляя берегу ракушки и вонючие водоросли.
Я слушаю свою руку и слышу это. Шум моря.
Я повторяю левой рукой с сигаретой траекторию движения вороны за
стеклом. Неторопливо качаю головой из стороны в сторону. Умиротворяющий
ужас, вот что эти птицы, пародии на мою красавицу-чайку.
Подползаю к раскрытой книге, ведь можно же читать назад, если нельзя
вперед, правда? "Наполнил холодом гнездо суровый ветер... И
мерзнут малыши, и страшен им рассвет; Увы! Теперь в гнезде тепла
и пуха нет, Уснут спокойным сном, что белых полн видений Она --
уют гнезда, хранящего от зла Птенцов, которые в его уединенье Она,
как пух, тепла, О греза матери! Чтоб ветер утренний к ним не проник
снаружи? Неужто не могла их оградить от стужи"....Черное покрывало
окутывает меня со всех сторон, голова ударяется о плитку, ноги резко
подтягиваются к животу и бьют коленками в грудь. Я закутан в черноту,
это что-то другое сжалось на дне вагона, который едет по идеально
прямой железной дороге без остановок. Весь заоконный пейзаж нарисовал
я сам, краской на фанере и вставил вместо стекла. Вороны- это мои
мысли, и подрагивают подвески на люстре, и стучат колеса, нет неподвижности,
нет! Я еду вперед, пусть даже я не знаю этого! Что угодно, только
не холод, наполняющий гнездо. Господи, что же это? 1869 год, стихотворения...А
сигарета, разбившаяся об угол? А неподвижность чашки кофе? А дождь?
А Она?...
Тишина. Ни стука колес, ничего. А как хотелось бы оказаться сумасшедшим,
едущим в специальном поезде для психов, чтобы приносили чай, заботились,
кололи успокоительное, кутали в теплую смирительную рубашку, нежно
связывали рукава за спиной, а потом выдавливали бы глаза нежными
пальцами.
Когда я захочу умереть, я найду в себе силы и переверну страницу,
вопьюсь глазами в каждое слово, постепенно проглочу все предложение,
как бритвенные лезвия, нанизанные на колючую проволоку. Протолкну
в себя их все. Они разорвут меня изнутри, проделают борозду внутри,
пахоту, которую я засею своей кровью. Не вырастет ничего, но я умру.
В этой комнате-вагоне время из водного потока превратилось в лед.
На ресницах намерзают сосульки, рукава в инее. Ледяные снежинки
застревают в волосах. Темные пятна трупного обморожения расползаются
по потолку. Единый куб холодца и в нем, преодолевая слизистое сопротивление,
ходит человек, каждое движение рукой распарывает пространство, оставляя
обвисшие, тут же сростающиеся, лохмотья.
Наползает темнота. Даже лампочки светят черным цветом. Морозные
узоры заполняют все стекло, складываясь как калейдоскоп. Чернота
за ними. Отовсюду веет холодом, замерзшие капли крови осколками,
крошевом, сыпятся из замочной скважины. Нарастают горкой. Стены
обледенели, и я вожу по ним кончиком немеющего языка, с хрустом
разжевываю лед, все тело дергается в ритм этого хруста. Жую ушами,
глазами, пальцами, грудью. Заглатываю вагоны льда, я хочу превратиться
в лед, чтобы растаять по весне, потечь мутным теплым потоком по
улицам, познакомиться со всеми ручейками. Хочу, чтобы мою мокрую
текучую спину грело весеннее солнце. Чтобы дети пускали по мне кораблики,
а я заражал их пальцы своей инфекцией. Чтобы они приходили домой,
в свои комнатки с игрушками по углам, запирали дверь на ключ и смотрели
на стену без движения. Чтобы безутешные родители с рыданиями трясли
их за плечи, а потом, ожесточившись, везли в больницы, оставляли
там, аутичных, в комнатах белого цвета, вагонах моего поезда. Я
хочу так. И не так уж мне нужно солнце.
Беру губами ледяную сигарету, прикуриваю от ставшего голубым пламени
своей зажигалки и затягиваюсь клубящимся морозом. Я прислонил посиневшую
голову к снежной стене, не двигаюсь, и только дым безвольно выходит
из моего рта. Один только дым, никакого пара. Он поднимается к потолку
и так и отпечатывается на нем, синими клубами облаков.
Ногтем мизинца с трудом выцарапываю на стекле выученный контур.
Она белая, выточенная из сахарного холода, моя зимняя. Я выбрасываю
тебя, самолетик прессованного снега, через стекло. Ты неуклюже спикируешь
и уткнешься носом в сугробы коричневой грязи.
Кафель на полу стал отполированным зимним прудом, а я прорубью.
Плещется черный жидкий лед во мне. Опустите в меня руку и вы вытащите
ее уже прозрачной, с песчинками и палочками внутри. Вы поглядите
через нее, и лицо исказится в ней. Черной линией сойдутся все черты
и потекут красными струйками крови в снег.
А в городе полярной ночью- освещенные белым светом платформы на
окраинах, столбы с натянутыми между ними стаями проводов. Корявый
лес безлистных деревьев, и за ним дымящая труба завода. Красный
мигающий огонек на самой вершине. Людей нет, есть холод, он заморозил
машины и облил черным цветом природу. Огни прожекторов неподвижны,
как на фотографии. Смотришь на такую, и начинают мерзнуть пальцы,
которыми ты ее держишь.
Кафе стоят пустыми, в одном, очень уютном, с французской музыкой,
стоит температура минус десять. Мерзнешь в свитере, сигарета дерет
простуженное горло, кофе приносят еле теплым, в маленькой зеленой
чашке.
Потоки снега на сухом асфальте, их носит по нему, заворачивает в
спирали. Ржавые крыши, заваленные мусором. На остаточном заводе,
по инерции люди спорят и идут по тротуарам. Обсуждают, что можно
одеть и купить, где можно провести всю ночь без сна, они пьют горячий
чай, все что угодно, лишь бы только забыть о внутренней отрицательной
температуре. Занять себя краткосрочными планами, построением логических
цепочек с собой в качестве самого крупного и важного звена. Попытки
временно растопить себя под северным солнцем, подставление серой
кожи тощей груди под ультрафиолетовую лампу. Как абстрактный упрощенный
холодильник,-откроешь свою дверцу, и твой мотор сгорит, и на землю
потечет мутная вода разморозки. Остается только замкнуться, навесить
замок, и зо всех сил, упершись ногами, вцепиться в дверцу.
Стоят армады холодильников плечом к плечу и боятся, как бы не открыться,
как бы кто-нибудь внутрь не заглянул. А то вдруг не закроет уже?
Держать внутри, чувствовать как изнанка портится, ссыхается сыр,
под крышками йогуртов плодится серая рассыпчатая плесень, колбаса
наполняется червями. И даже когда будешь весь протухший, все равно
станешь держать до последнего, не распахнешь. Пока дверца сама не
отвалится, и не разольется над стройными рядами белых кубов вонь,
и не выплеснется через край черно-зеленая гнойная масса, со слизистыми
комками и копошащимися личинками в ней. Во что превратились все
твои сокровища!
Я же пустой, вычищенный, -пустые полки, даже не знаю, крутится ли
мой мотор. Черный холодильник с клоками сигаретного дыма внутри.
...
просыпаюсь, веки слиплись от мороза. Левая ладонь и щека примерзли
к плитке. Мой завтрак. Правой рукой и половиной рта открываю пачку,
достаю, затяжка...
Отталкиваюсь, с хрустом постепенно отлипаю, оказывается примерзла
вся моя левая сторона. С трудом встаю, сгибаю и разгибаю ногу, чтобы
на суставе помягчела и раскрошилась ледяная корка. Отламываю со
стенки этот вездесущий лед, кладу в рот, разжевываю, хожу кругами
по комнате.
Ты не среди этих белых сталагмитов-истуканов когда понимаешь, что
неприменимы для тебя гороскопы в газетах и журналах. Что у тебя
другой образ жизни и мыслей, чем у тех, кто читает такое. Что тебе
глубоко неинтересны чувства других, что не нужно стараться примкнуть
к коллективу (пусть у них датчики других цветов и дверцу свою они,
с испугом и оглядкой, иногда приоткрывают, неважно все это. Твой
цвет черный, твой мотор потух, ты пуст, а дверь открывать тебе просто
лень.). Что лучше идти под струями ветра в холоде и ругаться, сжимая
руку с сигаретой в кулак, чтобы не мерзнуть, чем сидя в тепле и
неге спокойно думать, что жизнь прекрасна . Что любая книга приятней
неинтересного тебе человека. Что лед и сигарета лучше чая и шашлычного
дыма. Что единение на стадионе ничто по сравнению с отделенностью
на улице, когда ты проходишь мимо друзей, не замечая их, и им тоже
наплевать на твое существование.
И тогда наконец ты сможешь увидеть, как она заходит в дверь и плитка
отгибается, тянется за ее ногой.
Забудь о времени.
Я пересел на другой поезд, в одно мгновение перепрыгнул из электрички
в черный, дымящий, экологически агрессивный паровоз. С огромной
закопченой фрейдистской трубой и вымазанными в крови стремительными
колесами.
...
только вот холодно мне становится... это вороны или просто тень?
Люстра глаза режет. Я снова у стены, поджал коленки к груди, обхватился.
Курю сигарету одними губами, голову откинул назад. Все в красной
пелене, потому что глаза закрыты. Шумит ветер в оконном стекле.
Из узоров на стекое начинает что-то вырисовываться. Когда я успел
открыть глаза?
А вдруг не пересел я все-таки на тот паровоз, вдруг я спрыгнул на
каком-нибудь километре, где вокруг лес, а станция-один перрон и
закоптелая будка. Окно покрашено масляной краской. Воняет едой.
Матрас на полу и рядом остывшая чугунная печка. Стены обклеены журналами.
Вечная мерзлота. Сидеть тут. Делать абсолютно нечего, остается только
рисовать перед собой замки из серых облаков, представлять ангельские
трубы и дьявольские тромбоны, когда из звуков-то один лишь грохот
мимо проезжающих товарных составов. И ветер. И тонко вибрирует плохо
вставленное стекло. Убеждай себя, что ты уникален.
Закутаться в грязный плед, укрыться газетами, трястись в углу.
Положил руку на холодный пол, нет, даже не положил, а не по-людски
оставил, приостановил. Нажали на стоп, рука будто в движении, но
тем не менее неподвижна, она проскакивает через кадр. И вслед за
рукой в том же напряжении застывает все тело, плечи, грудь, лицо,
ноги. Постепенно разливается оцепенение, подвески на люстре сливаются
с ней в одно, звуки исчезают, дым, идущий от сигареты, можно отломить
и отбросить в сторону, как леденцового петушка.
И наконец отпускает. Взвиваются подвески, сигарета выбрасывает клуб
дыма, отламывается лед от стены, падает и разбивается со звоном.
Расслабляются пальцы, измотанный, без сил, я ложусь, оседаю из полулежачего
положения прямо на плитку.
Странно, я совсем не заметил, что происходило в этот момент с воронами.
Они продолжали кружиться или тоже мучительно замерли, с растопыренными
крыльями и открытыми клювами? Странно, можно допустить, что скорее
водопад замрет, чем они прекратят свои кружащиеся, медленные движения
за серой пленкой. Этими кругами они снимают с меня кожу и мясо,
слой за слоем, потом пойдут резать череп в бело-красную стружку
пока не упрутся в стену, и от нее не отслоится ледяная прозрачная
тарелка.
Наверное небо сейчас черное, ночное, без звезд. Рекламные щиты,
галогеновые брэнды, лица размером с дом над площадями, гигантские
кефирные бутылки, зависшие среди беззвездной темноты. Карелия слимс
рассекает небо, божество, прибитое на нос вырванного из города куска.
Следы тормозных огней стелятся лентами по асфальту, из подземелий
переходов выкатывается музыка. Строения, жрущие людей. Кинотеатры-склепы,
концентрирующие в подвалах энергию человеческих эмоций, чтобы она
зажигала все безжалостные лампы в конце сеанса. Чудо экрана развеялось,
и щурящиеся соседи глядят друг на друга с отвращением, ощущуают
затекшие ноги и переполненные мочевые пузыри. Ларьки-поганки, показывающие
окнам надпись "Табак", ледяные пальцы прикуривающие на
ветру. Среди безразличия, под проклятием катакомб и витрин, я чувствую
полную удовлетворенность. Я хочу, чтобы во мне отражались небоскребы.
Ночью кажется, что я среди кривых зеркал, выпуклый лед начал отражать,
повторять все. Стены перетекают друг в друга, комната кружится вокруг
оси, проходящей через две люстры. Одна на потолке, другая, отраженная-
подо мной, замурована в полу. Я -космонавт среди этого, зависший,
лежащий на воздухе с вечной сигаретой между потрескавшихся, оборванных
губ. Сейчас когда дым поднимается к потолку, он и спускается вниз,
продублированный, течет словно вода.
Я не вижу света, стоит постоянная ночь, и бродят по улицам ветры,
состоящие из мелкого колотого льда. То ли я сплю, когда на улице
несмелый серый день? То ли в самом деле полярная ночь и вечная мерзлота?
На стенках черный лед, нет, мне кажется, он не отражает, он глубок
и бездонен. Праздничные гирлянды из дохлых горящих котят над автомагистралями,
может быть новый год? В стеклах кафе, если смотреть изнутри, из
зала, отражается крутящий страшной бородатой головой инфернальный
дед мороз. Пустые коробки без подарков, одна красивая обертка, золотые
ленты и цветная бумага, под искуственной, пластмассовой, с уродливыми
бантами, украшениями и истерически моргающими лампочками, елкой.
Электрическое рождество, оно подключено к сети желтым шнуром с черной,
жесткой, тканевой изолентой у штепселя.
Я остановился в синих полупрозрачных лентах , под люстрой-осью вращения,
на одинаковом расстоянии от черных переливающихся стен и от узорчатого
витражного окошка. Пусть меняются времена года.
Весной почти расплавится стекло, но журчание воды все равно не дойдет
до ушей. Вестница весны не сядет на форточку, вороны никуда не денутся.
На улицах будут смеяться и обнимать других людей.
Летом ночь исчезнет, кафель пропитается потом, придется держать
глаза закрытыми, от солнца, заполнившего весь город. Я буду таким
же.
...
я один и снова рисую эту чайку, вот она- передо мной, застывшая
в полете. Застывшая в полете. Она тоже застывшая в полете. И тут
мне становится так плохо, что я аккуратно сажусь на матрас и начинаю
курить. Всегда одну и ту же, застывшую, сигарету. На чайку смотреть
не хочется, но завтра я ее нарисую опять, и послезавтра, и все время
и всегда в комнате-квадрате, вязко движущейся по временной прямой.
А после я сяду на пол, и буду смотреть как перегорают одна за одной
лампочки.
