Давняя история

"Давай, - говорит Иван Захарыч, пастух, - до самой тьмы нынче покукуем на речке и с водкой, поглядим, как воды ея ниспадают… только у меня нет". "У меня есть!" - я пошуршу в кармане, да улыбнусь; пошуршу - и ещё улыбнусь. Тогда Иван Захарыч тоже улыбнулся, отобрал у меня, чем шуршал, сбегал и принёс.
Я и подумать не мог, что воды местной Теченки взаправду ниспадают: влезают на голыш - и того самого, влезают - и снова… А вот и ниспадают - посреди каждой струи камушек, где мелководно и вода скорее, а так - всюду. Это я к тому, что прежде чем что подумать, сперва погляди - вдруг и взаправду так.
Вот сидим мы за Вифарово, под самой околицей, ждём сумерек, водку не починаем и обо всяком разговариваем. По крутому бережку пропылила саранча, заскочила частью на наш - пониже. Иван Захарыч одну жирную подбил, опустил в уголья (без костра сердце и днём темно, так мы и жгли костёр), достал и принялся кушать. И солью посыпает из кармана. А на мой вопрос глазами "почему саранчу ешь?" отвечает вслух:
- Знал бы, не ел!
И добавляет, сплюнув в Теченку:
- Надоело пескарей вишневской мазью тереть, чтоб селёдки…
И сам спрашивает:
- Ты не женат?
- Нет. Была у меня девушка краеугольной породы, о которой я думал и даже рассуждал. Но, с другой стороны, я с ней переспал по факту прочтения "Песней песней" Давидовых, так что…
- Как понять, что ты "с другой стороны переспал"? - опять спрашивает Иван Захарыч.
- Да это вводной предложение. Такая словесная фигура.
А Иван Захарыч говорит:
- Фигурально выражаясь, я тоже любил и даже собирался жениться на некой даме с собачкой. А раз наношу визит, расставляю по скатерти ветчину и шампанское, гляжу - а собака у ней вся в губной помаде. Красным по белому!
И вскакивает с непочатой водкой в кулаке:
- Вот тварь похабная…
- Да ладно тебе, - говорю, - начни бутылку, и Бог с ней, с собакой!
- По твоему и с собакой - Бог?! Ты, прям, будто Джавахарлал Неру.
- Сам ты Джавахарлал Неру!
- Я не Джавахарлал Неру!
- И я его не Джавахарлал. А то скажешь, что я ещё Геракл.
- Кого?
- Чего?
- Кого Геракл-то?
- Конюшни…

Тут Иван Захарыч возьми, да начни бутылку, а я возьми и продолжи, а Теченка возьми и заперескакивай через камушки, забурунь, будто лососики в палец лезут против течения. Иван Захарыч поглядел на лососиков, взял меня за волосы и говорит:
- Баран ты! Тридцать тебе?
- Ага.
- Сороковник разменял, а всё студентом - трудовой семестр, сеялки-веялки, зёрна от плевел…
И повторяет с любовью:
- Баран же, ну?
И давай меня в речку лицом пихать, всё приговаривая своё, про барана. Так утопил бы меня, не обнаружь я второго дыхания - мою бессмертную душу. Кое-как я голову из воды выпростал, отряхнул - вокруг то же солнышко садящееся, закат, как положено, с зелёным лучом, живым по-майски. А мне плакать хочется горючими слезами, будто Иван Захарыч прав.

Долго ещё мы сидели… Так уж вечерок ясен был - насилу стемнело.