Стихи

Аркадий Аршинов

* * *

Иду по берегу. Стою на берегу.
Смотрю на воду.
Я верен смолоду тому, что берегу -
и в непогоду

Не скорость ветра измеряю я,
но прочность дома.
Схватившая себя за хвост змея
и есть искомый

мой путь. И потому теченье рек
так мной любимо.
Они текут - а я лишь имярек,
стоящий мимо..."

* * *

Безветренно, темно, безлюдно
И одиноко обоюдно.
Вы - там, я - здесь. И это странно,
Как пустота на дне стакана.

Невольник радиоволны,
Эфира утомленный пленник,
Чем ваши помыслы полны
Мой неизвестный современник?

Не спеть ли вам как я в тиши,
Устало вперясь взглядом в стену,
Как мышь грызу карандаши,
Чтоб слово стало непременным?

Не спеть ли вам ночных дорог,
Истоптанных не сапогами?
Не показать ли утлый гроб,
Плывущий между берегами?

В том гробе - я. Не сед и прям,
Бесстрастно небо наблюдаю.
Не спеть ли, проще говоря,
Себя - от края и до края?!

ВЕЛОСИПЕД

На атмосферных фронтах
Передышка.
Вышел в коротких штанах
Мальчишка.

Стало сухо опять,
Велосипедно -
Никель руля бликует
Победно!

Каждая кочка - трамплин
Полетный!
Срезан в педали клин
Бессчетный…

Стонет "каретка" железно -
Круто -
Два оборота уже
Прокрутка.

Так бы и гнал дотемна,
Веселый…
Только уже три дня
Как школа.

* * *

Вполне научная гипотеза,
Что не рождаются детьми.
Ведь родила же Богородица
Простого Господа Земли!

И дети все богами родятся
И чудеса у них в горсти.
И в каждом детском слове водится
Прощенье нашему пути.

* * *

Из стран набросанных на карте
Все хороши и все цветны.
Особенно, конечно, в марте.
Но март прошел как чьи-то сны.

Из буркал, зенок, глаз прохожих
Иные скучны, те - ровны,
Другие - прожигают кожу.
Но все - цветов моей страны.

* * *

Торопятся из дома вещи
Уйти налево за пятак.
Из неба дождь по окнам хлещет:
Вода - не водка. Это так.

Стоят часы на батарейках -
Конечен в электронах ток.
Нахохленная канарейка -
Душа моя - висит меж ног.

* * *

Старый да малый -
Рупь да полушка.
Галстук свой алый
Прячь под подушку!
Утром туманным
Глянь из окошка -
Два наркомана
Делят "дорожку".

Все не такое
Ночью в дозоре:
Дернешь рукою -
Очередь вторит…

ГРАЧИ

Стада чернявых носачей
Взлохматили дождливость выси:
Поднялись, крыши высочей,
на миг, поднятые, зависли
и - дали к Югу стрекочей.

А мы - остались. Наша блажь -
Палить дрова, чтоб печка выла,
ждать Новый Год, рядить сосну,
а после умолять Весну
чтоб по небу согласно плыло,

железной крыши высочей,
чернявых стадо носачей.

* * *

Какие дни. То томные, то мутные.
То главные, а то сиюминутные.
И медленными листьями полно
Слепых небес тончайшее сукно.
И все уже прекрасно-безнадежно.
Вот так порой бросают быстрый, нежный
Красавицы свой взгляд полузнакомым,
чтоб им потом кружиться, невесомым,
как медленные листья в темноте…
Деревья обвыкают наготе.

* * *

Сейчас устроится мороз.
Тих будет он и повсеместен.
И на небо не хватит лестниц
Забраться, коли ты тверез.

Березы станут мне в окно
Качать упругими ветвями,
Мол, приходи, померзни с нами,
Раз смерть и жизнь - то все равно!

Но я, свой стыд прикрывши шторой,
Уткнусь в листок, чтоб немо петь
О той Единственной, которой
Дойти, конечно, не успеть.

* * *

Весна. Деревья. Циолковский.
И звездами дырява ночь.
И, кажется, не лгал нам Шкловский,
Что всех миров не превозмочь.

Коты на ветках и на крышах,
И псы гурьбой на пустырях.
А мысли, ловкие как мыши,
И - что замки им на дверях?!

По стенам тени ткут узоры -
Калейдоскопное панно.
Как жаль, что мы проснемся скоро -
Будильник. То-то и оно.

* * *

Весеннее слепое солнце.
Под снегом грязь как антрацит.
Табачный дым свивает в кольца
Цивилизации наймит.

Он (я) все курит у окошка,
Распознавая, вдруг, за ним,
Как голубя мышкует кошка,
А тот, голубкою томим,

Свой зоб геройски раздувает -
Гаер и франт, и все при нем!..

Чего на свете не бывает
Таким слепым, весенним днем.

* * *

Как-то раз, в цветенье лета,
Между яблонь и рябин,
Отказавшись от минета,
Тихий Пушкин шел один.

Он, почти не отдыхая,
подпоясанный ломом,
шел и пел о мордыхае,
что скупил Расею-дом.

Перешел Яик бурливый -
Так устал, что спал с лица;
Отдых принял торопливый
У Ипатьева-купца.

Вышел к озеру-Байкалу -
Переправился за так.
Океану-аксакалу
Вот уж кажет он кулак.

И поплыл! И не видали!
Что им, барам-господам!?
А теперь дают медали
Тем, где шел он, городам...

* * *

Люблю муду в конце июня,
чтоб вдруг не в шутку занемочь
и словно полоумный бунин
иметь словесность, будто дочь.

Рыдать люблю в полночный август,
считая слёзами звезды
и тыкать веточкою в анус,
чтоб укротить поток воды.

Но более всего, в сентябрь,
который рифмою брюхат,
люблю трясти ветвища яблонь -
душой и головой сохат.

КАПИТАНЫ

Ползут по небу пароходы,
Колесами ломая птиц.
Крылатые кромсают взводы
Блестящие секиры спиц.
А капитаны курят "кэпстен".
В обход коварных облаков
Проложен курс. Они не делят
птиц на друзей и на врагов.

ПОКОЛЕНИЕ

Утайкою, стайками
По уголкам кирпичным,
А после - тяжелыми гальками
Кидали по электричкам.

Выросли, кто не умер.
Разъехались, кто не здесь.
И получилось, в сумме,
Те, кто мы есть.

* * *

Все мои дневники -
Всё мои двойники

С аберрацией поведения -
Мыслью лазерного наведения

На людей, что были близки.
Быть простым не с руки?

Сложным быть - отвратительно!
Ибо, все относительно:

Типа, встав у реки,
Изгибаться просительно -

Прежней чтобы она
Вилась. Чья тут вина?

Памяти нужники.
Будних дней рудники.

Вышиты рушники
Хлебом-солью тоски.

До черты, до доски,
до последнего вздоха

не поверю что плохо
вел свои дневники.

* * *

Я старательно делаю годы.
Сколько их за сутулой спиной.
Сколько пустопорожней породы
Терриконами встало за мной.

Сколько рук я пожал, не вдаваясь,
В то, что кое-чего - не отмыть.
Выводила, однако, Кривая,
Заставляла Горбатая жить.

Это как на холме невысоком
Сесть на камень и, глядя кругом,
Точно вспомнить немногие строки,
Что придуманы, в общем, бегом.

И понять, и шагнуть торопливо -
Тень моя все длинней впереди -
Чтоб не билась надежда стыдливо
Вместо сердца в груди.

МАРШ "ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ"

Ты принесешь мне кофе в постель,
когда я прямой и бледный,
как полотно,
буду ждать конца
в какой-нибудь клинике
для заболевших неизлечимой
формой Любви?

Ты оботрешь мне пот со лба
холодным, влажным платком,
от которого будет пахнуть
твоими духами,
что, безусловно,
ускорит агонию?

Да. Ты сделаешь это,
потому что мы отвечаем за тех,
кого приручили.

Жёлтые стены.
Узкая койка.
Твой аромат.

и

марш "Прощанье славянки"...

* * *

Я в далеком медвежьем углу
полупьяным топчан свой облаплю.
Бред мой трезв, он подобен колу -
Ясно вижу красавицу-цаплю.

С шумом вывалюсь прочь на простор -
Час полуночный, звезды что спицы -
Сердце бьет как об плаху топор:
Ясно вижу красавицу-птицу.

Крик мой долгий умрет над рекой,
Опустеет, опустится тело.
Нет, не ловится счастье рукой.
Ты легко от меня улетела…

* * *

Я слышал, ты уехала в Париж,
чтоб приводить французов в исступленье,
чтоб мучило их сладкое томленье
среди монмартрских черепичных крыш.

Я слышал, ты уехала в Лондон,
чтоб изучать туманы Альбиона,
чтобы вплести в Биг Бена бой и звоны
горячечный, ночной, любовный стон.

Я слышал - нынче редко ты в стране,
в том маленьком, нелепом городишке,
где ты со мной играла в кошки-мышки,
но приходила изредка ко мне.

Я слышал, что я тоже стартовал -
сгорел в осеннем небе без остатка!
От ранки остается только ватка -
слегка в крови. И, значит, жизнь права.

* * *

Ночь. Улицы пусты и ветрены.
Опавшие листья танцуют вальс.
Мне нравится, что Вы уверены,
что я могу прожить без Вас.

Ночь. Фонари вовсю волшебствуют,
играя светом в темноте
и призраки неспешно шествуют
по этой странной пустоте.

Ночь. Я болею Вами, милая,
и чем бессрочней, тем больней.
Вдали взмахнула птица крыльями
и полетела не ко мне.

* * *

У деревьев есть ветви.
У ветвей есть птицы.
У птиц есть небо.
У неба есть звезды.
У звезд есть Космос.
У Космоса - вечность.

У меня нет Тебя.

ВЕТЕР

Легкий ветер, теплый ветер,
расскажи мне, где она,
как она живет на свете
в дин, когда она одна?

Имя чье ласкают губы,
руки чьих стремятся плеч?
Не ведет ли кто-то грубый
вслух о ней дурную речь?

Расскажи мне, как ей спится,
лёгко тело облетя...
Мы во сне, моя царица,
вместе, волосы сплетя.

* * *

Где под тамариском
скачут обезьяны,
где любовь без риска,
души без изъяна,

где за тонкой шторой
на столе цветы...
Где тот южный город
где живешь не ты?

* * *

У моей красавицы тонкая талия.
Ах, где ты, сапожок-Италия?!

Почему мы не там, моя красавица?
Впрочем, и здесь нам любить нравится!

Мы губы губами берем без спроса,
чтобы не было чем задавать вопросы.

Все ответы тела придумают сами -
сливая волосы с волосами,

свивая руки, сплетая ноги,
измеряя время толчками плоти.

Кто сказал, что небо не здесь и боги -
это не мы?! Пусть язык проглотит!

* * *

Все видимо просто,
как черт побери.
с поправкой на возраст
пора быть вдали

от сильных эмоций
и стильных красавиц,
всему, что не пьётся -
показывать палец,

тот самый, который...
И тихо стареть.
И как-то, не скоро,
совсем умереть.

Но, нет. Я теку
между пальцев по телу!
Не то чтоб я смелый,
не то чтоб умелый:

я просто - стихи,
а стихи - это губы,
которые любят,
которыми любят.

* * *

Ночь без твоего звонка.
Жизнь что ниточка тонка.

Знаю, знаю - не с руки
нынче поздние звонки.

Ты права. А я - не прав.
Лягу, ноги подобрав.

Скрючусь тихий, никакой,
с пустотою под рукой.

И слеплю из пустоты
дорогое слово "Ты".

* * *

А дождь все лил,
а листья все летели...
Я их солил
все долгие недели,

чтоб было чем
душе прожить зимою.
Я глух и нем
и руки с мылом мою.

* * *

Странная ты моя птица.
У птицы разные лица -
смеется она или злится,
на воле или в столице.

У птицы лукавый взгляд.
Глаза то ранят, то лечат,
то любят. А то - как свечи -
бестрепетно-ясно горят.

У птицы крылья легки -
взрезают они пространство:
в них таинство непостоянства -
причудливый бег реки.

Есть я у птицы моей.
Хоть с неба почти незаметен.
Но я все же есть на свете,
покуда я нужен ей.

* * *

Так в полутьме
пальцы, расплетаясь, белеют
и исчезают.

Так о тебе
мысли болеют
и тают.

Так и во сне
вижу тебя снова
и больно!

Что-то во мне
рушится
многоствольно.

Судорогой
искорежен, как спрут
выброшенный на берег.

А над дорогой
месяц, как брошь
истерик.

Полно уж!
Ты прости, что люблю тебя,
оглашенный...

Пустоши
выкричусь
перевитыми жилами шеи.

* * *

Я думал, я - твое зеркало!
А оказалось - рама.

Я думал, я - твоя песня.
А оказалось - реклама.

Строку где "покой и воля"
ты выучила легко...

Поле ты, русское поле -
пойду по тебе далеко!

Давно ты меня не знало -
шагов моих нервный шорох.

Ну, вот и снова начало
и над горизонтом всполох.

Хочешь - кружись птицей -
стервятником или птахой:

ветер меняет лица.
И кто там кружит над плахой -

кату не суть важно,
а жертве уже не успеть.

Ты прости, что отважился
песню тебе спеть.

* * *

Когда-нибудь, когда деревья станут
большими как горя,
когда твой дом будет
пронзать облака,
ранним осенним утром, отпирая
замки и запоры
дрогнет твоя рука.
Отчего? Ведь никто не стучал
очень тихо, но внятно
и за дверью никто не стоит,
потому что не может стоять.
Он не может! - подумаешь. -
Впрочем, конечно, занятно...
Неужели опять?!.
Никого, разумеется. Только...
Да что же такое?
Лист бумаги,
сложенный in-cvarto
и воздух лучист.
Подхватить, развернуть,
зло надеясь на что-то другое!
Просто лист. Чистый лист.

МАРСОВОЙ

Пурга на улице, пурга:
хоть не зима - пурга.

Большие волны больно бьют
в чужие берега.

А вольный парус все кружит,
все не решась пристать...

А жизнь - она проходит, жизнь.
И всех наверх свистать -

уже и поздно и смешно,
и к месту слово ''фарс''...

А я все лезу, сын земной,
на марс, на марс, на марс!

* * *

В ночной отдаче поэтизму
привычки больше, чем огня.
Поэт, исполненный харизмы,
паря, навряд поймет меня.

Ну, что ж, лети, седок Пегаса,
в исканье славы зная толк!
Как ты я был источник гласа,
но замолчал, а не умолк.

Милее мне среди предметов,
что сделаны моей рукой,
разгадывать судьбу планеты
и принимать ее такой.

И в четком ропоте ветвистых,
больших и наглых тополей,
спокойно слушать укоризны
за глупости души моей.

Я цену знаю скачке рьяной
в крылах беспечного коня...
Но этот бег, слепой и пьяный.
уже закончен для меня.

* * *

Степь делает из меня волка.
Я ушел из города, я вышел на Волгу.
Я завыл на Луну, как учит Природа
Я забыл имя моего народа.

Но без памяти я - просто странное слово.
Поэтому мне возвращаться снова -
среди пыльных страниц я ищу, подвывая...
Но зачем это мне, я почти забываю.

В полнолунную ночь, через стекла и камень -
мне как нож по глазам - из эфира, из далей,
о которых не помню, слышится камланье,
потерявшей меня, неотысканой стаи.

* * *

Тактично дверь прикрыв, он вышел прочь.
И шел, не обернувшись, точно зная,
что будет сказано вослед, вонзаясь
под левую лопатку. Ночь

он встретил в поезде. Под мерный лязг,
в заплеванном, удушливом тамбуре,
стоит и очень равномерно курит,
вельможный словно некий Князь.

Большое солнце, прыгая в окне
купейного вагона, осветило
лежащее лицом к стене,
еще не коченеющее тело.

* * *

Такие настали дни,
что мы остались одни.

И мчится на наш костер
мелкий крылатый сор.

Сгорает, конечно. Что ж,
наша ли в том беда,
что трижды упав на нож
встанешь вряд ли когда?!

Тихо, тихо! Идут!
Скользят сапоги по глине!
Если они найдут -
станем грибами в корзине.

Прочь наваждение, прочь!
Мы точно одни в эту ночь.

Мы - невидимки, сны,
лунный мы нимб вкруг сосны,

наши слова лишь тени
витийствующих поколений.

Мы и одни оттого,
что сильно хотели того.

Прятки? Но кто найдет?!
Маяться им до гроба!
Нас не взять в оборот
и не поставить пробы.

И наш тихий смех в ночи
нам уже не залечить...

* * *

Похуй эпоха. Кофе стакан.
Истеблишмент опустился до низа.
Сам себе ртуть и истукан -
голубь не-мира на срезе карниза.

Сон эволюции. Плоскость шаров.
Шаркая ножкой - легко навернуться.
Может быть, умственно я не здоров -
бодрствую, не соизволив проснуться?

Чеки за чары. Гог и Магог.
Магия жеста в моргах романов.
Вот тебе, батюшка, выспренный слог
для подрастающих стад некроманов.

Старый как миф, злой как струи Шарко,
мир сексуальных Аустерлицев,
вряд ли тебя заведет далеко -
остров Елены больше столицы!

Пан жжет пропан. Жрет гусиный паштет
радостный боров, не помня о бойне.
Вот мы и встретились тет-а-тет.
Кто это? Ты? Я. Сегодня.

* * *

Украденное временем вернется,
как птицы возвращаются весной.
Оно во мне, конечно, не проснется,
так, будто это было не со мной.

А было это правда не со мною,
а с тем, кто выглядел не на года.
Он несся той, ненастною весною -
он знал куда! Я знаю - в никуда.

И я отсюда, из нигде, из дали,
которую оттуда не проничь,
ему вручаю стороны медали
посмертно. Ничего опричь.

* * *

Пахло исподволь прелыми листьями.
От реки подымался туман.
Она на расстоянии выстрела
шла, погруженная в дурман.
Мне не жаль Ее было нисколько.
И хотеть я Ее не мог.
Я играл эту злую польку
на одной из своих дорог.
Под разрушенным небом города,
отражаясь телом от стен,
ухожу неестественно гордо,
чтоб не видеть Ее расстрел.

* * *

Пальцы ног и пальцы рук
заиграли танец вдруг:
все танцуют резвый жок -
встанем в круг и мы, дружок!

Жок-жок, злой прыжок!

Крепче топай сапожок!

Надрывается волынка,

в кружках эль запрыгал -

зажигает половицы

яростная джига!..

Джига-джига, блажь и дрожь!

Враг Ирландию не трожь!

Изгаляется тальянка.

На задах трещат штаны.

Раз пошла такая пьянка -

нет ни дома, ни страны!

Плясовая, бесовая, градусная!

* * *

Старики уехали за туманом.

Зрелые сделались "мыломаны".

Молодые вырастили "капусту".

Юные тянутся к их искусству.

Дети как прежде - играют в мячик.

Бегает с луком соседский мальчик,

девочки "Барби" принарядили...

Ну, а меня еще не родили.

* * *

Вот и кончилось лето. Вот и началось что-то:

славное для поэта, глупое для патриота.

Изменилось немногое - многого не изменить.

Трудно ли быть Богом - мир по себе винить?

* * *

Выидут из домов,

чтобы запереть ставни,

Сидоров и Петров.

Станут смотреть тайны

в небе над головой,

в земле под каблуками.

Каждый из них живой -

с мыслями и руками.

Долго станут молчать,

каждый в свое глядя.

Да и чего кричать,

скажет тебе, дядя!?

Хватит уж...Тишина

эта - почти миро.

Только жаль, что страна

эта - в другом мире.

* * *

Вместо дома, вместо стен,

вместо леса и кустов,

я себе оставлю пень -

чтоб не счесть ему годов!

Сяду, прям и недвижим -

веткою привитой жить.

* * *

Осколки не склеить,

как с правой не встать.

Проворно налево

уходит мой путь.

Не видно покоя

в седой стороне.

Что это такое

старушка-страна?!

Отчасти на воле,

отчасти в тюрьме,

я еду в трамвае

домой задарма.

* * *

В воздухе летал самолет -

иссякал его керосин.

В воздухе ему кто нальет?

В воздухе какой магазин...

Самолет упал на пустырь.

Был пилот поранен и зол.

Я его о смысле спросил -

он меня послал и ушел.

* * *

Анатолию Яковлеву

На зеленой делянке,

голый на оттоманке,

возлежишь ты, Поэт.

Белый свет

красишь в цвет.

Ты могуч отдаленным.

Ты как ветер зеленый,

что кружит небеса.

Этот ты - полчаса.

Ты как город в июле:

все от жара уснули,

а проснутся - не те...

Ты как кровь на бинте.

Ты как пуля в зените.

Ты как след на ланите,

обреченной встречать.

Точка. Хватит. Молчать.

* * *

Отъехали. Мы проводили их.

И стало проще - просто как мычанье.

Теперь уж сменим полки на полки

бесполых бань, где вар клокочет в чане!

Но разморенным нам, но чистым, но босым

не выходить бы из родных парилок -

Они вернулись! И должны мы им

за их культи на простынях носилок.

* * *

Так и так. И все такое.

Лес над полем зеленел.

А над лесом тоже поле -

сине-голубой предел.

И, стоящий неприметно,

я, владетель трех стихий,

тихо звал свой мир заветный -

для стихий слагал стихи.

Стихло небо, встало поле,

лес задумался листвой -

замкнута моя неволя

выдуманным головой.

* * *

Коник пал. Паровоз притомился.

Кочегар от тоски удавился.

Пароход оттитанил свой SOS.

Самолет срезал верхи берез

и в пылающий шар обратился.

Человек (имярек, неспешлец)

сел на пень, закурил, обездумел,

встал, пошел и, в последствие, умер,

как любой в этом мире жилец.

Вся мораль в том, что пламя начал

светит Смерти - та рубит сплеча.

* * *

Напоследок скажу я стихами:

нет особенностей между нами -

ты прекрасна и я недурен!

И на холм подымаясь порою,

рядом чувствую это второе -

рядом где-то, в одной из сторон.

Гасим свет. Простыню обнажаем.

Сумму тел то кладем, то сажаем -

отражаем Луны тусклый свет:

это все раздвигает границы.

И в окно, любопытней синицы,

чу, вот-вот навернется сосед.

Времена, между тем, временами -

словно рядом - все с кем-то, не с нами:

мы не здешние, что - не беда.

Мы забыли как стонет будильник.

(Он давно посажен в холодильник,

не на срок - навсегда!)

АНДРЕЮ ЮДИНУ

Был парень прост и прям,

как телеграфный столб.

Знал цену пузырям -

они шибали в лоб.

Был парень зол и крут -

не слушал никого.

Знаком мне тот маршрут,

я проходил его.

Не парень уж - мужик,

а все никак, никак:

сорвало храповик

и понесло чердак.

И вот - почти что Бог,

который знает суть.

Не суй мне в душу ног -

ногами понесут.

* * *

Наши танцы при Луне.

Наши факсы в тишине.

Наши тумблеры и кнопки

виртуальные вполне.

Наши капельки продаж

и продажные капели:

оглянуться не успели -

перелом, лубок, бандаж!

Наши трепетные ню,

наши vip-нон-грат персоны...

Страсти чресел по ремню -

страсти воли по закону?!

Но ломая стылость снов,

воплощая мысли в тело,

мы - неснятое кино.

Точно так, как ты хотела.

* * *

Уйти в леса, как многие в запой.

Аналогично одичать, буркалить букой

и опасаться лишь охотника с базукой...

Вверху Луна, как чей-то взгляд слепой.

Вот сквозь стекло, без стука и без звука,

ко мне Она заходит тихой сукой

и льнет к душе -

пора, мой дорогой.

* * *

Когда в устах нетопыря,

змеясь, мелодия порхает,

когда бессмысленно ныряет

с моста фигурка и паря

лишь миг - в пучине погибает!

Когда немногие из нас

от безболезненности стонут

и приближаются к закону

познания блудливых масс.

Когда...Тогда совсем постое

на ум приходит решето

и зал приветствует нас стоя

букетом ласковых цветов.

* * *

Отрицая суету, я намеренно стою.

Но - вода...лежачий камень...

Я взревел, метнулся, канул.

Шаг ша шагом, день за днем.

Полно! Сядем - помянем.

* * *

Целовать меня не надо - я же не царевна!

Я восстану как из Ада шизокрыл железный.

По утрам меня не трогай, я - ночной мечтатель.

Видно, спьяну был немного Бог-изобретатель.

Не буди меня, не надо, часовой будильник!

Я восстану как из Ада газонокосильщик!

Дни мои как дым из топки небо конопатят.

Что же пьян ты с третьей стопки, Бог-изобретатель?!

* * *

А звезды падали в стаканы - вокруг стояли офицеры

и их зеленые жупаны смешно вздымались в такт дыханью.

Они внимательно и строго смотрели как уходит водка

в тела виновников событья - и чтоб ни капли мимо рта!

Смешны мои воспоминанья!.. Как нетрезвы они и мутны.

Какие сбивчивые речи! Какие жесты пьяных рук!

Вот вам страничка Интернета - простая жизнь простых военных:

они хорошие ребята - не дай вам бог знать их как мне!

* * *

Через ветер, через путь, через всю дорогу,

я уйду куда-нибудь, где светло и строго.

На скамейке типовой, выструганной свеже,

кинусь в небо головой с верой и надеждой!

Не пугайтесь, что сидит тулово безглавое -

это я ушел в зенит за крылатой славою.

* * *

Над территорией земли,

в другом, воздушном океане,

висят - чаинками в стакане -

чужих галактик корабли.

Над территорией земли

им сладко быть чужою тайной -

той полуправдою случайной,

что не прикупишь за рубли.

Над территорией лесов,

морей и рек, и человеков,

висят они вверху от века -

посланцы Пси из Гончих Псов.

И гордо нам за род людской!

За то, что мы не одиноки!..

Глядят за нами день-деньской

с родных небес чужие Боги.

* * *

- Останься с нами, брось, не уходи!

Нет, засиделся уж за чаем с водкой.

Пойду. - Дык, ведь уже за полночь, погляди!

- Пойду. Дворами - это путь короткий.

- Ну, зря... А то - давай поговорим

о том, о сем. И есть еще заначка!

- Нет, хватит откровений. Пилигрим

сегодня будет дома однозначно.

И он ушел. И скоро дома спал.

И снились ему Гога и Магога.

И чей-то силуэт среди зеркал,

похожий на любовь немного.

* * *

Отворите мне кровь как окно -

я останусь живым все равно,

потому что в открытом окне

суждено биться птицею мне.

* * *

Он говорил, а также пел.

Она молчала. А он сопел

не то обиженно, не то простыл.

Красный чайник совсем остыл.

Она смеялась, а он молчал.

Она кричала. Он ногой качал.

Она осталась, а он ушел.

Из дырок в небе дождик шел.

* * *

Стихи как люди - пришли, ушли:

иных не жалко, иных хоть плачь.

Наверное, это от формы Земли,

которая тоже как круглый мяч.

Люди как строчки - холод, тепло:

с одним трудно, с другим тяжело.

Вот так и сядешь порой у воды,

чтоб знать по кому утекаешь ты.

* * *

Период полураспускания.

Ночами холод, днем жара.

В таких порах свежи искания

чернильниц кончиком.

Как сталь стила остроотточена,

позлащена еще, гляди!

Какие точки будут сочные

на белых шее и груди!

Какие вензели игривые

покроют мрамор длинных ног,

штрихи какие торопливые

предвосхитят немой рывок.

И отчужденно как и холодно

затихнет страсть, белым-бела...

Ведь как оно, по счастью, молодо,

перо на краешке стола.

* * *

А где-то отцветают годы

страстей простых и молодых.

Сентябрьская непогода

тревожно путает следы.

Уж легкой поступью старушки

прошли бульвары от и до.

И, говорят, проездом Пушкин

смеялся в нашем шапито.

* * *

Какие часики смешные!

Компании полублатные

водил и я в свои года -

они мне были тень свободы,

чтоб скрыться где-то навсегда.

-

Как узник сам себе, особо

ценю я волю и покой:

гарантом - некая особа,

которую не взять рукой.

Так в бледном небе птица тает,

но из души не улетает.

-

Завесив окна дней грядою,

в мирке из правил и углов,

борюсь я бешено с едою

без лишних судорог и слов.

И так борьба меня пленяет,

что не меня, а мир меняет.

-

Пуржит. Морозит. Веселит.

И, как ни странно при веселье,

не брюхо, а душа болит!

Какой Сальери впрыснул зелье?!

И где мой доктор Айболит?

Страдать кто Моцартам велит?!

* * *

Просвет не виден между туч.

Радар и тот слепей Гомера -

его дрожаще-блеклый луч

пространство пустотою мерит.

И в центре шара пустоты

в скафандре тщеты бродишь ты.

-

Светает. На небе и звезды,

и бледный полусыр Луны,

и Солнце, для всеобщей пользы,

вот-вот взойдет из пелены.

И в этот странный, мечтный час

вполне прекрасен мир без нас.

-

Свеча мерцает. Скоро лето.

В полуоткрытое окно

дымок уходит сигаретный

и комары летят, говно!

Уже прошли все дни рождений.

Привычна сочная листва.

И рощей странных насаждений

цветут под ручкою слова.

И все запутаннее узел,

а нож, чтоб резать, все тупей...

Эх, жизнь! Промчалась на "Камазе",

а ты за ней пешком ступай...

-

Трамвай. Холодное стекло.

Вагонная трепня.

Кто от кого куда ушло

и прочая фигня.

А я не лучше! Я молчу,

уткнувшись слепо вглубь.

Хотя я тоже жрать хочу,

имея ржавый рупь.

Холодное стекло. Трамвай.

Зима. Бликует снег.

- За одного, а не за два,

кондуктор-человек!

Я выхожу и я иду -

как сам себя послал!

Но я прошу иметь в виду,

что гибну за металл.

-

На самом деле пустота

поглубже всех миров.

На самом деле простота -

защита всех Пьеро.

Ведь ночь и день равны себе,

но красота - всему.

Так Бог играет на трубе

и мы спешим к нему…