Стихи

Ауда

* * *
Я видел закат, я стоял на земле.
Я вереск держал, как державу цари.
В тончайшем над стрелкой овальном стекле
Холодные тучи куда-то текли.

А стрелка была неподвижна. К восьми
Она приближалась, и что-то никак
Свой путь совершить не могла - но пойми,
Что это был вечности видимый знак.

Я вынул блокнот, я хотел записать
И дату, и время, но таяло всё.
Я думал, что ветер подует опять,
Вращая наш мир, как вода колесо.

Я думал напрасно - был вечер, огни
В домах зажигались. Я вышел к шоссе.
Огромное небо по центру земли
Стояло, как лошадь в бесхозном овсе.

Тянулись деревья и там, за холмом,
Где солнце пропало, имел при себе
Я только часы с потемневшим стеклом,
Блокнот, что подобен озёрной воде.

* * *
Ты совсем рассердилась, быть может.
Ах, не надо семейных трагедий!
Понимаешь ли, что растревожит
Это плюшевых, грустных медведей?

Наших рук дожидались на полке,
А теперь ты уехать готова,
Захватить лишь бельё и заколки -
Я сказал неудачное слово.

Что такого случилось, подумай.
Разве ты навсегда разлюбила?
Я теперь отвечал бы угрюмо:
"Бес попутал, нечистая сила!"

Ты совсем рассердилась, быть может.
Ах, не надо семейных трагедий!
Понимаешь ли, что растревожит
Это плюшевых, грустных медведей?

* * *
Всё ж таки жить хорошо весной.
Пусть это даже холодный май
И одиночество… Но домой
Ты возвращаясь, ворон считай.

Сколько ни будет, а все твои,
Птицы свободные от забот
Думать о смысле, о той любви,
Что на гнездо иногда зовёт.

Если до парка дойдёшь, то вновь
Белой сирени сорви. Привет,
Птицам, которых ведёт любовь!
Это неправда, что смерти нет.

* * *
Хочешь, я сделаю тебя птицей,
Летящей над взморьем в тёплые страны?
Хочешь, я сделаю тебя ветром,
Уносящим осенние, сухие листья?
Или может быть, ты хочешь стать морем,
В котором тонет моя лодка?
Оставь эти странные желания -
Всё равно я буду в твоих объятьях.
Твои руки легче птичьих крыльев,
Ты стремительней северного ветра,
Беспокойней бушующего моря…
Потому и люблю я тебя так сильно,
Что лежать предстоит на дне глубоком.

* * *
Пусть будет сегодня навязчивым бред -
Четыре стены разрывной тишины.
Я выпил портвейна, и жалких побед
Не надо участнику этой войны.

Мне больше уже невозможно помочь
Забыться на яркой, весенней траве,
Согнать с разворота газетного прочь
Жука, облака поискать в синеве.

Четыре стены в коммунальном раю -
Не будет жены и не будет детей.
От пули шальной умирают в бою,
А здесь выживают без глупых затей.

* * *
"Искусство существует для того,
Чтоб девушек склонять к интимной жизни", -
Сказала мне знакомая. Но спорить
Я попытался: "Катя, как же так?
И я тебя склонил к чему-то или
Моё искусство - только ремесло?"
Но Катя ничего не отвечала -
Она уже пыталась дозвониться
До рыжего художника и фата,
Для целей, о которых умолчал бы
Внимательный читатель, называя
"Порывами души" попытки Кати.

* * *
Дерево тянет ладони к небу.
В небе плывут облака из ваты.
Смотришь в окно и подобен хлебу
Глины комок в кулаке зажатый.

Нет ничего кроме этой скудной
Почвы - ни дома, ни просто дыма.
Завтрак больничный, под койкой судно -
Ветер удачи пронёсся мимо.

Доктор придёт: "Разожмите пальцы!"
Не разжимаются пальцы-корни -
В этой земле глинозём и кальций.
Кашей прилежно сестрица кормит.

* * *
На горячем асфальте подошвы следы,
Каблучки отпечатались тоже на нём.
Никогда не сотрутся - не будет беды.
Хорошо бы остаться надолго вдвоём.

Хорошо бы заколку сломать просто так,
И, поспорив случайно, мириться опять!
А следы - это только прошедшего знак.
За тяжёлым катком хорошо поспевать,

На гранитных ступенях, ведущих к воде
Ощутить: между нами такой холодок!
Всё кончается: небо, как чай каркадэ,
И, как ложечка, шпиль, и буксира гудок.

* * *
Я слышал, как луч постучал в окно,
Прополз по стене и упал на стол.
Понятно, что луч позабыл давно
Зачем и куда по делам пришёл.

Он влез по стакану, отпил воды.
Потом ослепил, на диван прилёг.
Казалось, что нет никакой беды -
Я книгу держал, но не видел строк

О Боге, о разных его делах.
А луч фотографию взял твою.
Откуда берутся любовь и страх?
Я просто, как небо, тебя люблю.

* * *
Небо лежит, как большое блюдо с дарами.
Может быть, монастырь не самое лучшее место
Для человека с ещё не остывшим сердцем,
Человека идущего с жёлтой кленовой палкой,
Борода на ветру развевается, как сетка натуралиста.
Я извлекаю слова - тяжелее свежего хлеба,
Я насыщаю словами лохматую даль и вижу:
Упираясь в пространство, деревья переживают.
Они умоляют ходить по земле осторожней,
Ветки протягивают, как старухи сухие ладони.
Кто мне расскажет о цели моего путешествия?

* * *
Я видел облако, безумные вокруг
Сражались воины. И что совсем неплохо,
Забыл я тут же всё видение. И вдруг
Я, ужаснувшийся в предчувствии подвоха,
Заметил вечером - немного не в себе,
Поставил градусник - ну да, температура
Почти высокая и герпес на губе,
И голова болит. И что литература,
Когда за окнами дожди, дожди, дожди…
Не топят осенью. О, если бы согреться,
Плотней закутаться, горчичник на груди…
Какое малоутешительное средство!

* * *
Было только небо надо мною.
Позабылось: город, воскресенье.
Огоньки плывут над головою -
Самолёты в пункты назначенья.

А меня не ждут, не провожают,
Кофе не приносит стюардесса
В чашечке серебряной по краю…
Там к земле не много интереса.

Я, давно оставшийся без крыши,
Этой ночью тщетно сочинявший,
На земле лежал, забытый, лишний.
Самолёт летел всё дальше, дальше…

* * *
Появилась нежная ниоткуда.
Удивила: София? Надежда? Вера?
Имена такие бывают - чудо,
Словно старцем вырытая пещера.

Я лицо подобное, помню, видел
В полусгнившей церкви на чёрных досках:
То ли Бог проглядывал, то ли идол.
Я теперь, как двоечник на уроках:

Что не слово молвится - небылица.
Ты уходишь тихая на рассвете.
Мне давно уже ничего не снится -
Только дом хороший и в доме дети.

* * *
В человеческой каше на улице пыльной
Дети рядом смеялись. Я шёл, замечая
Стены в трещинах, фикус, окошко с гардиной,
За гардиной графин и коробочку чая.

Все такие знакомые, милые вещи
Абрикосы и персики в мятых коробках.
В Петербурге жара удивляет не меньше
Сообщений о южных, кровавых разборках.

Показалось, наверно, что был я нездешним,
Не евреем, не русским - скорее, чеченцем.
На Кузнечном стоял возле горки черешни
И любил свою родину раненым сердцем.

* * *
Ты выпила спирт голубой и колючий -
Смотреть невозможно на мир без опаски!
Я поднял глаза и заметил, что к туче
Немного лиловой подмешано краски.

"О, Боже! - вздохнул я, - Какие улики
Ужасные - каждый, наверно, заметит
Усталой руки напряжённые жилки,
Волос перепутанных мелкие сети".

И тут я осёкся, но ты сигаретой
Слегка затянулась и мне отвечала:
"Я Лиза прекрасная - только за этой
Моей красотой непорочного мало".

Глаза опустил я, испуганный, долу.
И стыдно, и больно, и что я поделать
Могу, если всё для тебя по приколу!
Я вышел на небо из бедного тела.

* * *
Поезд кого-то везёт на Юг,
Северный ветер летит вперёд.
Рядом проходит полярный круг -
Тихой заботой любой живёт.

Рыбы поймать, наколоть дрова,
Сладкой морошки набрать ведро.
Ходят медведи вокруг двора.
Месяца два на дворе тепло.

В серых бараках рожают, спят.
Снег раскидают: "Привет, сосед!"
Рысь проносила вчера котят -
За огородами чёткий след.

Ни телевизора, ни врача
В этих местах, и метель поёт,
Словно старуха, в окно стуча.
Поезд идёт, не сбавляя ход!

* * *
Бедность - пролитие нечистот
Через артерии. Бедность - сука
Город голодный сухарь жуёт,
Смотрит на вывески близоруко.

Люди похожи на грифов здесь,
Где во дворах Эльдорадо нищих.
Мы богатеем - благая весть,
Мы ощущаем избыток пищи.

С хлеба на воду, с воды на квас
Переходя, как младенец рельсы,
Станет спокойным любой из нас
По сообщениям жёлтой прессы.

* * *
О счастье, о долгих с тобой вечерах,
О том, что не вянет сирени букет,
На кухне писал, подержал я в руках,
Где ты у Невы, драгоценный портрет.

Мне стало представить легко Эрмитаж,
Походку твою и смешные слова
Про то, что, пожалуй, зачёта не сдашь,
Мол, кружится что-то у нас голова.

Ах, это не стоило мне представлять:
О чём написал, я не помнил уже!
Ты всё что угодно сдавала на пять,
А мне-то стихи надоели в душе.

О счастье писал - получилось про сны.
Всему подвести захотелось черту.
Сирень переставил, стоял у стены
И долго в окно наблюдал темноту.

* * *
Невыразимой боли внутри костёр,
И на костре приводишь, забыв печаль,
Всей суетою в действие приговор.
День кое-как отходит - не очень жаль.

И наступает вечер. Потом огни
В доме напротив гаснут - один, другой,
Третий, и вот уже "Господи сохрани!"
Шепчешь, бормочешь: "К чёрту ночной покой!"

В небе толпятся тёмные облака,
Словно сенат на форуме, и в просвет
Звёзды бросает призрачная рука.
Кроме стихов другого спасенья нет.
* * *
Astra inclinant non necessitant
Со звёздами спорю - совсем не хочу
Таких откровений. Дорожная пыль,
Почти невесомо скользит по лучу.
А ты, сочинившая странную быль,
Приветов не шли, но живи потому,
Что сердце, как небо, и в нём облака
Плывут грозовые (Себя не пойму -
Предчувствую то, что развязка близка).
Вторую неделю в прозрачном бреду
Я случая жду - невозможно вздремнуть
Хотя бы на час. Но усну и пойду
К тебе, проложившей загадочный путь.
С утра всё сначала: какая-то грусть,
Сомнения в том, для чего я живу
На этой планете, и умер бы - пусть!
Всё дело в разлуке: ложишься в траву
И чувствуешь то, что нельзя объяснить.
Слова - словно бабочек трупы в цветах.
На жёлтом лугу, и раскручена нить
Судьбы для тебя, но как раз о словах
Со звёздами спорю - совсем не хочу
Я знать о разлуке. Я буду с тобой
Невидимой пылью скользить по лучу.
Во тьме разливается свет голубой.

* * *
Лес был великолепен и огромен.
И пламя понеслось тогда к вершинам,
Рвалось, гудело бронзой с колоколен…
Лес погибал спокойным и безвинным.

Когда же просмолённые истлели
Сухие ветки, то стволы, как прежде,
Стоять остались - лес на самом деле.
А мы страдали призрачной надежде.

Искали счастье. Приближался зимний
Поход небес на выжженную землю.
Тогда стволы нас прямизною линий
Заставили задаться новой целью.

* * *
В городе пыль и полно людей -
Что мне здесь надо? Я сам забыл.
Сел я в троллейбус - упал троллей.
Надо пешком, но не хватит сил.

Мне всё равно не дойти до тех,
Кто бы любил и меня, и свет
Летнего солнца. И душит смех,
Словно троллейбуса вовсе нет.

Вот и сижу, ожидаю - вдруг
Что-то случится и всё пойму:
Я никому здесь ни брат, ни друг.
Ехал троллейбус лишь пять минут!

* * *
Что своего, припомнится: картофель,
Хлеб "арнаутский", водка или воздух?
Конфеты "Мишка", азиатский профиль,
Гадание вечернее на звёздах?

Всё это наше - бросишься в китайский
Непрочный быт. По ящику кошмары:
И слёзы, и стенания, и ласки,
Убийства, наводнения, пожары,

Любовь-морковь. Тем более, речами
Не удивишь нас. Но, конечно, любим -
О счастье сны холодными ночами.
А что ещё необходимо людям!

* * *
На улице дождь. На будильнике пять
Утра или ночи. Не спится и вряд ли
Научишься ровно, спокойно дышать.
По стёклам ползут осторожные капли,

Сливаются в струйки, почти в ручейки.
Волнуешься, свет зажигаешь, вставая.
Надеешься слышать, всему вопреки,
Хотя бы на улице дребезг трамвая!

Лишь тьма без просвета в холодном окне.
Подумаешь: "Кто же я в жизни, с которой
Никак не расстаться?" И здесь в тишине
Закрыть эту тьму собираешься шторой.

Четыре строфы о любви, о дожде
Ты пишешь, и лампа, листы освещая,
Напомнить готова, что всё же везде,
Повсюду смертельная жизнь дорогая.
* * *
Не сердиться, корвалол принимать, за детей боятся,
Переваривать ложь, вечерами о главном думать.
Вот, однажды, дождёмся смертного бессмертного часа -
Никакого волнения, суеты, никакого шума.

А пока головные боли, тяжесть в ногах, усталость -
А пока лишь осень, обещания включить отопленье;
И цветы на окне завяли - какая жалость;
И вообще, понедельник, и где оно, блаженное воскресенье?

Впрочем, все мы будем счастливы очень скоро,
Скоро с моря прилетит ветер, забросает снегом
Фонари, деревья, площади, город.
Как легко и трудно быть просто хорошим человеком!

* * *
Огонёк мигает где-то близкий.
Ни любви сегодня, ни совета.
Кипяток в стакане, две ириски
И попутчик - хуже без билета.

Много хуже. Лучше улыбаться,
Говорить, что мир необычаен.
Что езды всего не больше часа...
Мы себя с пелёнок приучаем

Жить в России, умирать в России,
Становится колоколом, нервом.
И глаза у памяти большие
Под холодным и спокойным небом.

* * *
Снимаем квартиру. Хозяйка требует мяса.
У неё паралич и делает под себя, когда
Ребёнок мой болен, бог знает чем, опасно,
Кошка повсюду гадит, но это же ерунда.

Я выхожу на кухню - какой-то мусор,
Кочан капусты и более ничего в шкафу.
Каждый день сообщают о росте курса,
Теперь на работе я, можно сказать, живу.

Жена давно не стирает и не готовит.
Я знаю: она собирается от меня уйти.
Что нас погубило? Разные группы крови.
Совсем постарела около двадцати пяти.

Шинкую капусту, швыряю на сковородку.
Ребёнок плачет, но плачет почти всегда.
Жена похожа на ведьму, чужую тётку.
И мы не живём, но это же ерунда.
* * *
Так начинается день рождения и ещё сюрприз:
Начальнику караула сегодня приснились черти.
Поэтому заключённых выводят во дворик из
Камер, где скука страшнее грядущей смерти.

Дворик засыпан снегом. Стена с колючкой. Мороз.
Ходим кругами ровно, сложив за спиною руки.
Мне девятнадцать лет и нужно потрогать нос,
Но боевые у часовых и, к тому же, все они суки.

Смена постов - наконец-то. Теперь поведут назад.
Чурка из общей камеры шепчет: "А хочешь, завтра
Двух караульных кончим. А дома вишнёвый сад
И сестра-красавица. Познакомлю, зовут Рената".

Поздно. Уводят. Клубами окутывается дверь.
Хлопает позади, а впереди могла бы, кто знает,
Целая молодость…. Но я заключённый, зверь -
В камеру водворяют. Решётка, потом вторая.

Шахматы из черняшки. Крики: "Даёшь минет!"
Запах баланды, кала и плесени. Гауптвахта.
Утро. Нары уже подняли. Побегов сегодня нет.
Параша в углу похожа на гильзу от автомата.

* * *
С деревянной горки, на портфеле
Съехав и отчаянно крича,
Взрослые теперь не захотели
Получить от мамы строгача.

Даже вот об этом не забыли.
Что мы можем, Господи прости?
И в лицо потоки снежной пыли,
И снежок рассыпчатый в горсти.

Отряхнулись очень аккуратно,
Всё на месте - руки, голова,
На лице пылающие пятна,
На уме печальные слова.

* * *
На развалинах тоски плясать до утра,
Кофе пить и писать диссертацию
О смысле слова "хандра".
Так создают себе хорошую репутацию!

* * *
Тихий снег легко ложится на дорогу
На деревья, на замёрзшие пруды.
Понемногу забываю - прямо к Богу,
К церкви шли, остановились у воды.

Не пойму сегодня вовсе, где же берег.
Всё пропало в этой снежной пелене,
И любовь. И никогда не нужно денег
Для неё, самодостаточной вполне.

Дело вовсе ведь не в этом. Я не буду
Называть словами то, что так, само,
Миновало. Но домой приду и чуду,
Может быть, обрадуюсь - письмо!

* * *
Сплетает волосы - мне глаз не отвести
От этой женщины. И каждое мгновенье
Как восхитительна, как ласточка почти!
Сейчас умчится, разгадав моё волненье,
За облака сейчас уйдёт, как раз туда,
Где грустно было бы. И хочется так долго
Смотреть на нежную, на пламя в холода,
И, снег отряхивая мокрый у порога,
В жильё не вечное, в земное постучать
С наивной нежностью от мысли, что живут же:
Пекутся блинчики, и кот привык урчать
Так одобрительно, компьютера не хуже.

* * *
Вы - хорошие люди, поэтому честно обещайте
Прочитаете книгу мою на диване мякеньком.
Каждый сам для себя центромировращатель,
Для остальных является кнутом и пряником.

Получайте же кровавую драму для знакомства -
Превращение человека в поэта, прямо в комнате.
Оцените, господа хорошие, - мрачно и просто,
Словно собачку любимую с почестями хороните.

Хотя бы это: по-американски души розница.
Можно вынуть стекло на площадке лестничной,
Птицей горящей на первый этаж весело броситься.
Это, в сущности, выход во времена плесени.

Вы хотите розовые сопли, а мешок вы видели
Полный костей - всё, что останется от вашего поэта?
Пусть у вас будет свой уголок в небесной обители -
Не спите и ворочайтесь в уютной постели до рассвета.

* * *
Оптом и в розницу продают свою душу чёрту,
А потом, за неделю отдохнувшие на работе,
Компоты из мяса варят, подают ветчину к торту,
И разыскивают косточку повкусней в компоте.

А у меня сухари - отдохновение души и тела,
Водичкой запью, подышу на улице выхлопом
Автомобиля, на котором красотка пролетела,
Одурманенная вином в ресторане выпитым.

Но вернусь домой обязательно дела ради,
Подведу итог торговли в городе выгодной -
У меня душа тяжёлая, как в реакторе радий,
Поражает лучами, потряхивает веригами.

* * *
Пришла. Пальто в снегу. Метёт ещё с утра.
Мы, наконец, теперь останемся вдвоём.
Позволь, я помогу: в прихожей теснота.
На тумбочку садись, не думай ни о чём.

Сапожки расстегну. В прихожей тусклый свет.
Все пальчики в руках согреть пора как раз.
О, дай же разотру. На все сто тысяч бед
Одна твоя любовь, но только лишь на час.

А через час, увы, не очень мир хорош,
У сумочки сожмёшь покрепче ремешок
И шарфик обернёшь, в снегу опять пойдёшь…
И чем же я помочь могу тебе ещё?

* * *
Осенней ночью без паспорта у метро
Думаешь о местах лишения свободы.
Небо похоже на перевёрнутое ведро,
На остановке грязной подвыпившие уроды
Весело распевают "Боже царя храни!"
На рекламном щите тапочки для циклопа.
Из ресторана выходят, накрашенные, одни
Проститутки, поскольку теперь Европа
Здесь, у нас. То есть нельзя никому сказать,
Что устал или болен. Проспект застилает мгла.
Слышен топот людей в камуфляже, мать перемать.
Мерседес бесшумно выруливает из-за угла,
И где-то начинают очередями стрелять.

* * *
Пропадут все партии со временем навсегда,
Как сошли на нет божественные Антонины.
Рим разрушат, разрушат и прочие города,
Арки, водопроводы, цирки, храмы, плотины.

Последуют эпидемии победительницы чумы,
Процессы над ведьмами, рыцарские турниры.
Выйдут потомки странные из вековечной тьмы,
И уйдут, построив обогреваемые сортиры.

Время и ветер сделают своё дело не хуже рук
Варваров и чреды бессовестных поколений,
И тогда останется только щемящий далёкий звук
Римской суровой речи, десятка два сочинений.

* * *
Человек под водой находится в состоянии невесомости.
То есть не то чтобы исчезает, но перестаёт понимать себя,
Так сказать, съезжает с катушек: по телевизору новости
Похожи на боевик со Шварцнегером "Захват корабля".

При просмотре этой программы вспоминаются способы
Построить укрытие от ядерного удара, а также совсем
Избежать столкновения с делами человеческой особи.
И правда, вечером, за чаем у телевизора, без проблем

В открытый рот человека, наполненный пищей, криками,
Врывается океан и происходит обыкновенный процесс
Утопления - бездушное тело не интересуется книгами
Про подводное царство и обращённых в русалок принцесс.

И когда автобус останавливается возле дома осиротевшего
На ещё одного обывателя и санитары, покуривая "Беломор",
Достают носилки, тогда понимаешь - действительно нечего
Взять с человека, брошенного под воду, в морской простор.

* * *
Вот какая вещь интересная, эта правда жизни:
Сколько ей ни молишься, всё равно припрячет
Всю живую воду нужную, но мёртвой брызнет.
Две недели уже холодная, только нет горячей.

Ни помыться толком, ни в тазике постираться.
И никто не знает, включая мастера на участке,
В чём же дело? Какого нам дожидаться часа,
Подключения скорого, словно в доброй сказке?

Правда жизни в том заключается, что привыкли -
Енисей да Лена, да Колыма ледяная.
Обольёшься утром, думаешь: "Фигли-мигли,
Видно, все мы родом из того далёкого края!"
* * *
В ресторан ходил я два раза в жизни,
Никогда не мылся в отдельной ванной.
Я - простой и сказочный мишка Вини,
Сочиняю песенки я забавно.

Я нигде для этого не учился,
Никогда в серьёзных я не был сказках.
Не любил большие с нулями числа,
Потому не смыслю в любых дензнаках.

Не умею строить на завтра планы.
Я - слегка потёртый медведь из плюша,
Посетить мечтаю другие страны,
Обожаю тайны чужие слушать.

Ухожу обычно я на рассвете,
Не имея больше вернуться права.
Я - игрушка, любят меня лишь дети.
Я для взрослых женщин одна забава.

Ушедший на закате
или переписка Эльзы.

"…Что у тебя и худого и доброго дома случилось
С тех пор, как странствуешь ты по морям
бесприютно-пусттынным".
Гомер. Одиссея.
1.
Ангел мой!
С тех пор, как ты исчез во время шторма,
Я всё время думаю зачем ты оставлял меня на берегу.
Я тоже хотела увидеть, как ныряет золотая рыба
Исполнительница желаний,
Но ты говорил, что не каждому дано смотреть на неё
И не ослепнуть.
Возлюбленный мой, Янсон, ты отец моих детей
И мог бы повременить с такой долгой дорогой.
Как ты велел, я каждый вечер жду тебя на берегу,
Слушая грохот волн, разбивающихся о скалу.
Золотая рыба багрянцем окрашивает облака,
Лодки возвращаются с уловом,
А я только лью слёзы.
Янсон, недавно я забралась ночью в лачугу,
Которую бросила семья моей крёстной Лаймы.
Я зажгла свечу, начертила круг
И шептала старинные заклинания.
Ветер так страшно свистел над крышей,
И стены скрипели и трещали,
Как сырые дрова в хорошем очаге.
Я шептала заклинания три раза,
Но тень твоя так и не появилась.
Только мне показалось,
Что кто-то стоял у меня за спиной
И смеялся деревянным смехом.
Янсон, сегодня я положу это письмо
В толстую пачку, которая хранится в моём сундуке.
Что ещё остаётся твоей бедной Эльзе?

2.
Здравствуй, Эльза!
Много лет прошло с той поры.
Помнишь, как Янсон
Ушёл добывать золотую рыбу на горизонте?
Ты всё также чинишь в посёлке сети,
Варишь детям уху и печёшь лепешки…
Позабудь об этом широкогрудом, неспокойном красавце!
Крабы съели его глаза, на дне покоятся кости.
Море лижет холодный берег и ворочает камни.
Эльза, терпеливая Эльза,
Скоро твои волосы, как чайки станут седыми.
Напрасно Янсон так часто
Смотрел на закат и хотел перебраться в Берген,
Напрасно хотел он стать владельцем лавки
И возить товар на собственной шхуне.
Рыба не исполняет таких желаний,
И к тому же Янсон никогда не умел считать деньги.
Эльза, Эльза,
Сети с каждым годом становятся всё грубее и тяжелее,
Морщинами покрываются твои руки.
Не отказывайся от подарков судьбы!
Стены моего дома из эстонского дуба
И резная кровать слишком широка
Для одного судовладельца!
Три Луны подожду я и два почтовых дилижанса.
Но не больше, Эльза.
Не ходи напрасно на берег,
Не ищи случайный парус на горизонте!
Море не прощает ошибок бедному человеку.
Голубоглазая Эльза, тебе посылаю это письмо
С предложением стать хозяйкой шхуны
И запасов эля в моём подвале.

3.
Эльза,
Ты сегодня в пути.
Наконец-то ты нашла свою судьбу.
Что и говорить, богатство богатству рознь.
Деньги, широкая кровать и дом из эстонского дуба
Не привлекут свободную душу.
Ох, я уже слишком стара,
Чтобы увидеть твоё запоздалое счастье.
Пусть родятся настоящие рыбаки от бергенского поэта.
Я не верю в эти старушечьи сплетни,
Будто он всё время бредит о какой-то истине.
Точно знаю: глаза его смотрят прямо,
И руки, всегда готовые тебя обнять,
Легко вытащат невод, полный норвежской сельди.
Ты сама знаешь, Эльза, что я-то понимаю в этом толк.
Я и петуха умела всегда сама зарезать,
И эля выпить больше других.
Знаешь, девочка,
Пусть уже наступили первые холода,
И почтовые лошади выбились из сил,
Но у тебя впереди жаркий медовый месяц.
Послушайся доброго совета:
Никогда не называй его Янсон.
Зови его Карл, муженёк, ангел мой ненаглядный.
И не позволяй пыли скапливаться по углам.
Более же всего,
Следи, чтобы мясо не подгорало.
И не забывай старую Лайму,
Твою крёстную,
Написавшую это полезное письмо.
4.
Родной мой Карл!
Пишет тебе твоя Эльза.
Скоро ли ты вернёшься в Берген
Попробовать мою стряпню?
Вчера я открыла твою книгу
И удивилась, как крепко в ней сидит каждое слово.
Каждое - словно камень в перстне богатого судовладельца.
Ах, Карл,
Лиственницы в городском парке уже пожелтели,
А ты всё ещё бродишь по Норвегии простым лудильщиком.
Я соскучилась - меня давно никто не называл
Колервикской ведьмочкой,
Рыжей похитительницей сердец!
Но я только маленькая Эльза,
Которая любит своего Карла,
Бывшего рыбака и знаменитого поэта.
Кажется, я жду так долго,
Что даже пироги, приготовленные к приезду Лаймы,
Успели засохнуть, а тебя всё нет и нет.
Знаешь, Карл,
Мне сегодня снился Янсон.
Куртка на нём превратилась в лохмотья
И водоросли опутали посиневшее лицо.
Он был такой страшный,
Что я испугалась и проснулась.
Казалось, летучие мыши летают в комнате,
Но это были только тени от уличного фонаря.
И тогда, представляя твои спокойные глаза,
Полные любви ко всему, что они видят,
Я сразу успокоилась.
Господин мой,
Не зря же ты написал в своей книге,
Что счастье даётся людям,
Принимающим мир таким, какой он есть,
Людям, которые не гоняются за круглой золотой рыбой
Исполняющей глупые желания.
Карл, я знаю, что ты умело управляешься с парусом
И лошадьми правишь не хуже, чем протрезвевший кучер.
Приезжай скорее домой
Рассказать нашему непоседливому Лео
Сказку про золотую рыбу.
Но если ты задержишься, то знай,
Что мне так легко и трудно тебя ждать,
Словно вернулись времена юности
И я - рыжая девушка, пляшущая с кружкой в руке
На чужой свадьбе.

Постоянный адрес в Интернет: http://www.litcafe.narod.ru/poetry/verses/auda001.html
Все права - Ауда, 2002 год.