Автоэпитафия.
Когда помру, шикарную пирушку
Я всем червям в округе закачу.
Пускай спешат,
Кто с ложкою, кто с кружкой!
А если быть серьезным, я хочу,
Чтобы Земля сокрыла, поглотила,
В муку смолола и сожгла дотла
Ту форму неживую, что носил я,
И что так мало пользы принесла.
И руки, столь ленивые к работе,
И ноги, что медлительны к добру,
И чресла с вечным беспокойством плоти,
И мозг, вместивший только мишуру.
Не жаль, пускай колеса Мироздания
Сотрут из праха созданную плоть!
В распаде этом - отблеск созидания.
Лишь сердце: Сердце Ты возьми, Господь!
Работа.
Я радуюсь, когда во мне - работа.
Мне ничего не нужно и не жаль.
Молотобойцы до седьмого пота
Из рыхлых мыслей плющат чудо-сталь.
Сверкают грозы сваркой. Я - наследник
Таких трудов! Из глыб меня творя,
Каменотесы кожаный передник
Не снимут до конца календаря.
Вот тянут блоки, ставятся опоры,
Возносят твердь к полуденным ветрам,
Где Духом веют горние просторы.
Так зиждется мой Дом, Дворец и Храм.
Человек.
Жил человек. Его надежда
Легко читалась на лице,
Что в этой жизни он не пешка,
А уж хотя бы офицер.
Всегда недешево стремился
Себя продать он там и здесь,
И думой смутною томился,
Что может он - и вовсе ферзь?
Но если б истину узрел он,
То ,верно, помер бы в тоске.
Не пешка и не офицер он,
А только клетка на доске:
Новое Царство.
Новое Царство давно
Людям провозглашено, но:
У всех свои "но".
В Царстве Новом вино
Новое пить хотел.
Скажут: не долетел!
Я же скажу: все равно.
Это моя Страна.
И пусть велика вина,
Но не до вины пока,
И не до вина пока,
Пока черны облака,
И вражья рать велика:
Нужно идти. Пока.
Пока умеет рука
Водить по бумаге пером,
Бревна тесать топором,
Знаки резцом высекать.
Меча рукоять облегать.
И если осилим, дойдем,
Ночью, а может и днем,
В новое Царство, где
Нет больше места беде,
Где на престоле Вина
Нового Чаша полна.
В ночи.
По дороге метель завирухою.
Не видать ни огня, ни селения.
В круговерти костлявой старухою
Смерть является в зыбком видении.
Ликованье у сердца тайное -
Вот так битва! Последняя! Славная!
Видно божье благоволение,
Если тьмой до сих пор не раздавлен я.
Что вы тянете лапы когтистые?
Не трудитеся. Все это попусту.
Вышел я в пустоту неизвестности,
Чтоб идти во сретение Господу.
Письмо Гамлету.
Ваша жизнь, как норвежский лед,
Вы не знаетесь с солнечным светом.
Вы попали в такой переплет,
Что рискну вам помочь советом.
Отложите рапиру, принц,
Ведь она вам ничем не поможет,
(Глупость наша не без границ!)
Вы оставьте ее в прихожей
И не тычьте ею в ковер,
Там не кроется тайная дверца.
Пожалейте шитье и узор,
И послушайте голоса сердца.
Не податься ли вам в бега?
За воротами ходят люди!
Они тоже не без греха,
Только с ними вам хуже не будет.
А они вас поймут целиком,
И дурного о вас не скажут.
Пусть от них разит чесноком,
Но они так забористо пляшут!
И в таверне у очага
Они смогут чуток потесниться.
Кружка пива, кусок пирога,
Вам такое и не приснится,
Чтоб с красоткою в танце скакать,
Ущипнув ее без разрешенья,
А потом в светлой церкви вздыхать
О своих небольших прегрешеньях.
Если вы от земли далеки
И страшитесь крестьянского быта,
Вы могли бы точать сапоги
Или ловко лудить корыта.
Полно умствовать, милый поэт,
Не решайте вопрос кулаками.
Можно вволю смотреть на свет,
Но нельзя ухватить руками.
Будет, принц! Жизнь полна тупиков,
Даже в золоте толика меди.
Глупо из-за таких пустяков
Доходить до таких трагедий.
Мир подонков, лжецов и льстецов
Ваших скромных потуг не оценит,
И убийство двух-трех подлецов
Этот мир ну никак не изменит.
Может быть это слишком легко?
Лишено изысков и лоска?
Завтра будем уже далеко.
Под стеной будет ждать повозка.
х х х
В шотландских горах, в сизой дымке небес
Порой лишь бесшумно орел проплывет.
И на плоскогорье магический круг
Угрюмый колдун не спеша развернет.
И тленом потянет с обветренных скал,
И холод кладбища повеет над ним.
И вот, в беспорядочной пляске страстей,
Он силу дает заклинаньям своим.
Так , пробуя силу, стареющий маг
Железную волю свою упражнял.
Но в сердце его пробиралась тоска, -
Не знал он надежды и счастья не знал.
Ни сила, ни власть не давали ему
Ни капельки радости. Стал унывать
Могучий колдун, и предчувствовал он,
Что сила грозила бессилием стать.
Постылая жизнь и напрасная мощь -
Таким он внезапно узрел свой удел.
Досада и злость на себя и на мир
Объяли его. До него долетел
Волынки печальный и гордый напев.
Колдун встрепенулся, услышав его.
В мелодии были жалость и грусть,
Но вера стояла превыше всего,
Исконная вера в безбрежность небес
И в праведность солнца лучей золотых,
В извечную мудрость алмазных вершин,
В Пречистую Деву, Христа и святых,
В старинные песни и тени отцов,
В могущество Духа и братство людей,
В святую Любовь, в бесконечность дорог
И в непогрешимость счастливых детей.
И понял колдун, что обычный пастух,
Тот парень с волынкой, богаче его.
Он верит, и этим он счастлив всегда.
Он любит, и, значит, - владетель всего.
И лютую злобу почувствовал маг.
Тяжелую волю собрал он в пучок,
Был молнии грозной быстрей и сильней
Отравленной мысли проворный бросок:
Однако, подобно бессильной стреле,
Ударившей в камни стены крепостной,
Рассыпался прахом смертельный удар,
Отбитый незыблемой Духа стеной...
Подумать успел умирающий маг,
Отравленный собственным ядом, о том,
Насколько сильней безмятежный пастух!
Везде он хозяин, весь мир - его дом,
И сердце его - тот магический жезл,
Чья сила безмерна. И бешеный страх
Пред силою Света пронзил колдуна,
Оскалом застыв на холодных устах.
В шотландских горах, в сизой дымке небес
Прорезался солнечный луч золотой.
И стадо свое погоняет пастух.
Шагая ему лишь известной тропой.
х х х
Сколь многое в жизни хочу я
Взлелеять, объять, оберечь!
Не хватит мне рук для объятий,
Не хватит, хоть вырви из плеч.
Подобно былинке над снегом,
Дрожит на холодном ветру
Душа человечья живая,
И чахнет от зноя в жару,
Взвихренная бурей событий,
Не зная где дать, а где взять,
И как ей из хаоса выйти,
Не в силах принять Благодать.
Почистить ее? Обустроить?
Не это ли делает Бог?
Порадовать и успокоить?
Сберечь от забот и тревог?
Но Дух угашать не дерзай ты,
И сам мне на это ответь:
Пусть птица замерзнет в полете,
Но, все же, нельзя не лететь.
Для славного дела, как видно,
Кует нас Великий Кузнец.
Пускай этот мир отцветает,
Но это еще не конец!
И счастлив, кто, где бы он ни был,
В плену, в рудниках, на войне,
Беду на двоих поделил бы,
Любовь бы умножил вдвойне.
Государь.
Государь! Ты подарил мне дым над травой.
Государь! Ты взял меня, и теперь я твой.
Государь, и я надеюсь войти в Твой Дом,
Государь! Пусть самым жалким, ничтожным рабом,
Государь.
Государь! Нет и мерила Твоей доброты.
Государь! Все будет так, как желаешь Ты.
Государь! Крепкий канат и тонкая нить:
Государь! Нам все же есть о чем говорить,
Государь.
Государь! Время идет, и, сомнения нет,
Государь, темень отступит, и будет Свет.
Государь! Что-то поняв и что-то успев,
Государь, я буду от града беречь Твой посев.
Государь!
Ночи коротких мечей.
На груди моей - пурпур, а ноги в болотной грязи.
Благая весть так доступна, но так трудно услышать вблизи.
И вот, шагаю под ветром, свободный и, в общем, ничей,
Но скоро все станет ясно, близятся Ночи Коротких Мечей.
Это - грустная повесть, но, похоже, и выбора нет.
И нужно быть, словно поезд, в нужном месте и в нужный момент.
А я провел в пустоте так немало напрасных ночей,
Но первым выйду на улицы в Ночи Коротких Мечей.
Волчий вой раздается в этих пыльно-железо-бетонных лесах,
Но нам не страшно, не жутко. Мы как жемчуг на чутких весах.
Поверь, наш день загорится в отблеске грозных лучей,
И мы объявим всем гадам Ночи Коротких Мечей!
Слава Христу Богу.
С той поры, как Свет я Твой завидел,
Лица изменились предо мною.
А когда я слышал трубный голос,
Возлюбил, что раньше ненавидел.
Ад повержен, зреет новый колос.
Хоть и нет надежды на спасенье,
Рать мятежная ярится буйно,
И в ночи с разбойничьим проворством
Слабых духом бьет без сожаленья,
Только в Мире нет конечной смерти!
Утро Божье всходит над Вселенной!
Благодатью исцелятся люди,
Огнь Любви зажжен навеки будет.
Горний Свет даст сердцу пробужденье,
Устраняя страх и заблужденье.
Продавец грязи.
Он был не то, чтоб слишком мелкий,
И не то, чтобы большой,
Но он любил свою работу,
Он стрелял с душой.
И, когда ему на время
Приходилось молчать,
Он копил свою злость,
Чтобы снова начать,
Продавец грязи.
И когда он чувствовал
Запах беды,
Он брал мочалку, шел в баню
И стирал следы.
И пена у рта,
Как у бешеного пса
Есть у всех, кому водка
Выжгла глаза.
Продавец грязи.
Он ненавидел детей,
Он не мог на них смотреть,
Слово "Бог" для него
Означало слово "смерть".
Он кастрировал котов,
Он взрывал поезда,
Он считал, что он прав
Везде и всегда,
Продавец грязи.
Но вот, последний вздох сорвался
С изжеванных губ.
Все с облегчением смотрели
На скорченный труп.
А через несколько дней
Его склевало воронье,
Он нашел, что искал,
Он получил свое,
Продавец грязи.
х х х
Я - не лучший работник на ниве Творца,
Ни одной борозды не вспахал до конца,
Тайн Вселенной не добыл я в поте лица, -
Не снискал на чело я святого венца.
И грехи на душе тяжелее свинца,
И рассудок - поклонник златого тельца:
Только мера всему - это наши сердца,
Наполняет Любовью их милость Отца.
Не вкрадется ошибка на свитки Писца,
Не войдет нелюбивший под своды Дворца.
Пророк.
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!"
Пушкин, "Пророк".
Как редко разуму ты внемлешь,
И, как без пастыря овца,
Сколь редко ты совет приемлешь
Из уст правдивых мудреца.
О, если б знал ты, как живется,
Когда сомнений больше нет,
И на чело твое прольется
Неизъяснимый горний Свет.
Тогда, вникая в откровенья,
Ты мог бы стать одним из тех,
Кто праведностью и бореньем
Повергнет ненавистный грех.
Тогда, изведав тайны неба,
Познав зеленый мрак морей,
Быть может, ты сумел узреть бы
Окно обители своей,
Окно обители священной,
Что созидает нам Отец, -
За долгий труд самозабвенный
Готовит праведным венец.
Здесь правит Он, и Он по праву
Земли Владетель и Небес.
Ей, Отче! Се Твоя Держава.
Велик и благ Царящий здесь!
Раздумья старого рыцаря.
Бывает, что в бездне кромешных ночей
Сквозь отзвук шагов и скрипучих дверей
Мне слышится лязг двуручных мечей,
Звучащий в глуши крепостных галерей.
Под сводом часовни свечи дрожат,
Неверен их свет, и кругом полутьма.
Под куполом мрак неизвестностью сжат,
И грозно взирает с распятья Судьба.
Пред нею равны и король и вассал,
Монах и епископ, барон и холоп:
Пылают камины средь сумрачных зал,
Цветных гобеленов, Резных сундуков,
Пылают во время безумных пиров,
И дом мой тогда, как разбойничий стан,
Во время гнетущих сырых вечеров,
Когда над болотами веет туман.
Вот если бы лошадь галопом пустить,
Привычным движением меч обнажить,
Сверкающим лезвием воздух крестить,
Ударами чьи-то доспехи крушить!
И гибель принять с сарацинской стрелой:
Степная трава пусть мне будет постель.
О подвигах и о судьбе моей злой
В балладе бродячий споет менестрель:
Но подвигов нет. Только старость взамен,
И этого гостя не выставишь прочь.
Навеки забыт, и навеки смирен.
И ветер гуляет по замку всю ночь:
Память.
Память - неприкосновенная вещь,
Так много, что некуда деть.
Стекла, кирпич и мерзлый бетон, -
Здесь мне суждено умереть.
Желанная, я тебя давно не видал,
Боюсь, что не увижу совсем.
Что же здесь? - Сон и психотропный аккорд,
Можно разорвать, но зачем?
Господи, трудно быть к Тебе на пути,
Где мне взять слова, чтоб молчать?
Но мы возьмем воздух, и построим корабль,
Кто посмеет нам запрещать?
Так что же нам? - Чтобы не идти в кандалах,
Чтобы никого не убить.
Однако полноте, на кухне не упомнишь про все,
На кухне можно пить и курить.
И этот день, крепкий, как цикута весной,
Зыбкий, словно снег в волосах:
Но только то, что мы не сможем унести на руках,
Напишем на своих парусах.
Морской бой.
Бей наш шлюп в семь пушек на удачу,
Щедро салютуй врагу картечью.
Их встречаем бранью, а не плачем,
И мушкетов огненною речью.
Панцирь смят, и весь в крови палаш.
Ночь идет на нас на абардаж.
Наш капер в позорный дрейф не ляжет.
Стража нас не бросит в казематы.
Пусть неправого Господь накажет,
А не королевские фрегаты.
Панцирь смят, и весь в крови палаш.
Смерть идет на нас на абардаж.
х х х
Я буду стоять, охраняя Врата,
Покуда последний войдет.
Я буду стоять охраняя врата,
Как пес, что без устали ждет.
Порою стремнина берет в оборот,
Жизнь годами идет по часам.
Но нужно стоять, охраняя Врата,
Даже если не видишь их сам.
Без сна у сторожевого костра,
Если нужно, за годом год,
Я буду стоять охраняя Врата,
И тьме не окутать Проход.
Баллада о крестоносце.
Небесная разверзлась хлябь,
И сильный дождь, не утихая.
Мыл придорожные кресты.
Погода скверная такая держалась долго:
Уж давно не молод я,
И скоро минет
Полвека, как случилось все,
Однако помню я доныне:
Был черный вечер. Я один
Верхом в свой замок возвращался,
Промок до нитки и продрог,
И клял себя, что не остался
В таверне, или где-нибудь,
Где мог поесть и отдохнуть:
Но чу! Я слышу звуки боя!
Тотчас коня поворотил,
Прислушался, рванул поводья
И шпоры дал что было сил.
И вот, я вижу: некий воин
С пурпурным на плаще крестом
Ведет сраженье с шестерыми:
Держа младенца под щитом!
Как лев он бьется, рубит, колет,
Сверкая, молнии с небес
На грозных латах крестоносца
Пурпурный освещают крест.
Переступая через трупы
Сраженных только что врагов
И ловко нанося удары,
Он гнал их, как пастух быков.
Я в бой вступил,
Мы рядом бились,
Врагов к оврагу оттеснив,
За тем, удачною атакой
Последних в бегство обратив.
Потом, в таверне, сняв доспехи,
Он рассказал, дитя лаская:
"Я возвращался из похода,
В языческой стране такая
История стряслась. Вошел
Я в город мором пораженный.
Он полу вымерший стоял,
Чумою злой опустошенный.
Я через город поскакал,
И в центре бедного квартала
Я женщину увидел вдруг,
Она, как видно, умирала.
Она увидела меня
И окриком остановила,
И, наш коверкая язык,
Едва дыша проговорила:
Меня пред смертию моей
Послушай, иноземный воин!
Ваш Бог велик и милосерд,
Слыхала я, но тот достоин
Своих богов или богинь,
Кто слабому поможет в горе.
Возьми дитя! Спаси его!
Вези его к себе, за море,
Пусть в доме он твоем живет,
Пусть веру вашу почитает,
Пускай любовь свою найдет,
Пускай растет и расцветает,
Внемли же горю моему,
Крестом твоим я заклинаю!
И если истинен твой Бог,
Да будет так. Я умираю:"
И умерла. Я взял дитя
И с ним отправился обратно
Домой, к родному очагу,
И путь наш был благоприятным,
Но вдруг в дороге на меня
Бандитов дюжина напала,
И туго б нам пришлось вдвоем,
Когда б не ты. И мне пристало
Молиться за тебя, мой брат,
Да будет Бог тебе подмогой!"
Тепло простились мы, и он
С утра отправился в дорогу.
Я и теперь картину вижу
Во сне, готов поклясться в том:
В помятых латах крестоносец
Пурпурным осенен Крестом:
х х х
Кто в неверном зыбком мире
Среди мутной круговерти
Станет для меня твердыней?
Кто в просторах бесконечных
Среди холода и мрака
Станет Светом и Святыней?
Кто врага на поединке
Из седла гордыни выбьет,
Чтоб строптивый был повержен?
Кто послужит закромами
Для плодов моих деяний,
В коих буду я успешен?
Ты, Господь, моя опора,
Ты Любовью возжигаешь
Искру Божью в человеке,
Подлинный Источник Жизни,
Первый и Последний в Мире,
Царь от века и навеки!
х х х
Маленький дряхлый старик с большою собакой
Что-то бормочет под нос, Собака все слышит.
Он, шаркая, ноги волочит, и путь его долог.
Прислушайся, тихо он охает, тяжко он дышит.
В подслеповатых глазах слезится надежда,
Он не опасается вновь потерпеть пораженье.
Он так похож на героя старинных сказаний,
К тому же, он - мой идеал человека в движеньи.
Мы падаем ниже и ниже, теряя столетья,
Теряя богов, и веру, и душу.
Мы все ожидаем Голоса с ясного неба.
Ах, если б его услышать: Так надобно слушать!
Мы долго будем блуждать по пустым коридорам
И больно стукаться лбами в закрытые двери,
Но мы должны свой век посвятить движенью.
И мы должны непременно во что-нибудь верить.
Караванщик.
В мареве жарком тонет закат,
Гаснет пустыни огненный лик.
Скоро пройдем полыхающий ад.
Будет оазис и будет родник:
Старый знакомый, почтенный купец,
Прерванный было рассказ продолжал:
"Как говорят, он великий мудрец,
Участи бренных людей избежал,
Будто бывал он в далеких горах,
Там оставался он несколько лет,
Будто ему открывался Аллах!
На всякий вопрос он имеет ответ.
Иные твердят, будто он нечестив,
С Шайтаном он, мол, на короткой ноге,
И демонов ада к себе пригласив,
Беседует с ними на их языке.
А я, так дурного не знаю за ним.
Со всеми он добр и достоин похвал.
За правду он был ото всюду гоним,
Предсказывал судьбы, больных исцелял,
И много добра сотворил для людей,
Ни суфий, ни дервиш, ни шейх, ни судья,
Со светлой душой без вражды и страстей
Святой человек. Вот как думаю я".
И нить разговора утеряна вновь,
И думы, сгущаясь, как сумерки, нам
Слегка остужают горячую кровь.
И звездное небо над нами как храм.
Так кто же такой караванщик Али?
Вокруг лишь о нем об одном говорят!
И правда ли, будто он может целить
Болезни? И правда ли будто он свят?
И тут я решился подъехать к нему
И все расспросить у него самого.
Что если я истину жизни пойму,
Ее прояснив для ума своего?
Вот он, впереди. Утопая в песке,
Покорно шагает за ним караван,
Доверив себя его крепкой руке.
И я приближаюсь. И вот. У меня
Трепещет душа, будто радость и страх
Спаялись на миг у святого огня:
Играла улыбка на тонких устах, -
Должно быть, Аллах улыбается так,
Взирая на созданный мир с высоты,
И с жалостью смотрит на горе и мрак,
С усмешкой на глупые наши мечты.
Тут все изменилось, и будто во сне
Я помню дальнейшее: Мир предо мной
Разверзся в бездонной своей глубине,
Раскрылся в Причине своей потайной:
Не выразить словом, что было в тот миг
Со мною. Мгновенья иль годы прошли?
Не знаю, мне было уже не до них.
Так вот он какой, караванщик Али!
И я не вернулся обратно, домой,
Я продал товары, и деньги раздал.
Отныне хожу я иною тропой,
Чтоб вновь обрести То, Что раз увидал.
Аллаху хвала! И до грешной земли
Дошла благодать Его дивных даров!
Со мною теперь караванщик Али,
Водитель души по пустыням Миров!
х х х
Тесно сердцу. Маревом враждебным
Снова ночь змеится за окном.
Странный голос, пьяный, непотребный
Пахнет водкою и табаком.
И душа в обносках заскорузлых
Закричит, завозится, вздохнет:
Я обносков этих гордый узник.
Я самим собой к стене приперт.
Жаркий бред иллюзий и суждений:
Как цветок, что погребен в листве,
Так любовь под спудом заблуждений
Еле дышит в нашем существе.
Что-то мнится в сигаретном дыме,
Странные порою снятся сны,
Будто вкупе с тучами седыми
Ветры будоражащей весны.
Ждали мы, что вскоре вспыхнет пламя,
Думали, открытым будет бой.
Вот над бастионом реет знамя,
Здесь идет сражение: с собой.
В тишине и в гомоне житейском,
В одиночестве, в страстях, в борьбе
Жизнь играет многоцветным блеском,
Проникая нас и Бытие,
И проходит, как вода сквозь сито,
Радостью, печалью, забытьем,
Вечно и во всем, но все же скрыто,
В колдовском величии своем.
Истина, незримая для мысли,
Столь неуловима, но близка.
Тучи неизвестности повисли
Над дорогою, что так узка.
То скользнет башмак по косогору,
То увязнет в слякотной грязи:
Эх, не скоро мы найдем, не скоро,
Истину, которая вблизи.
Так всю жизнь идем, упорно ищем,
В серых сумерках, в лучах зари
Истину, что всех алмазов чище,
Истину, которая внутри.
х х х
"Живи!" - сказал однажды Бог,
"Вот посох, чаша, крест и шпага".
Нелеп, кто ищет здесь подвох,
Кто ищет блага, кроме Блага.
Мы, как волна, точа гранит
Первоматерии инертной,
Храм строим не из мертвых плит,
А из души своей бессмертной.
Мы мыслей истончаем вязь,
Мы сердцем истину вдыхаем,
С Неведомым мы ищем связь,
Мы терпим, верим, любим, знаем.
О Ты, нежнейший из отцов,
Отец Всему, Ты щедрой дланью
По всем Мирам, от всех концов
Как жемчуга рассыпал Знанье,
Алмазы вечной Чистоты,
И Радости аквамарины,
Сапфиры яркие Мечты,
Любви горячие рубины:
Но самый дорогой рубин
В моих руках теперь сверкает!
В коляске тихо дремлет сын,
А рядом бабочка летает.
Другу.
Друг мой, в смутное время
Мы сердцем взыскали Бога,
И вышли в путь свой неблизкий,
В пути спотыкались много.
И неисцелимые раны
День ото дня кровоточат,
Ржавчиною сомненья
Душу усталую точат.
Слышу твой стон исступленья,
Мир этот кажется адом.
Но ободрись, дружище,
Бог не далек, Он рядом!
Пусть горний Свет проникает
В души нашей ветхой оконца.
Друг, положись на Бога,
Отарой свои раны Солнцу.
О золотом дублоне и святом страннике.
Шатрами раскинулся лес вековой,
Ветвями смиряя полуденный зной.
Не сладилась нынче охота, и пусть,
Зато отдохну и немного пройдусь.
Я шел потихоньку по тропке лесной
И всею душой восхищался красой
Тенистых лесов, не сказать мне в словах
Об этом величьи.Бродячий монах
Средь леса мне встретился, и на поклон
Его я ответил, и бросил дублон
В убогую сумку его, но святой
И мельком не глянул на мой золотой.
Тогда я с насмешкой его вопрошал:
"Скажи, преподобный, когда ты вкушал
Все прелести мира, неужто тебе
Не сладко жилось здесь, на грешной земле?"
"Я разную жизнь повидал, господин.
Из древнего рода остался один
Я юношей лет двадцати. И тогда
Над нашей страною нависла беда,
Король положился на нас, молодых,
И сам во главе эскадронов своих
Разбил он противника. Мирные дни
Могилой казались мне после войны.
Был зван ко двору, но туда не хотел,
Я с детства придворной возни не терпел.
Любил я жену, и растил я детей,
Жил тихо вдали от вражды и страстей,
Трудами и злато и славу стяжал,
Но зависть врага и бандитский кинжал
Лишили меня всех, кого я любил,
И некто, судейских наняв воротил,
Отспорил мой дом, и поля, и добро.
Печаль же мое истерзала нутро,
Больной и неймущий я бражничать стал,
И Бога забыл: Я бы, верно, пропал,
Когда бы монахи меня не нашли
В горячке лежавшим в дорожной пыли.
Обитель тот час приютила меня.
И стал укрепляться я день ото дня
И телом и духом. Решил я идти
В монахи, и в Боге спасенье найти.
Я очень старался, но, видит Господь,
Когда измождал я аскезою плоть,
Я к Истине ближе не стал ни на шаг.
И вот, я ушел, заложив за обшлаг
Молитвенник свой, а в душе помышлял
В ученых трудах свой найти идеал.
И понял тогда я на склоне годов,
Среди арамейских и коптских трудов
Возясь неустанно, что вовсе не там
Всю жизнь проискал я Всевышнего храм,
Хотя и в себе его вечно носил!
Мне радостно стало, и не было сил
От смеха сдержаться.Так что говорить
О прелестях мира сего? Может быть,
Нуждается в них наша грешная плоть.
Всяк выберет сам. Мне важнее Господь".
Подвижник умолк. Я стоял, погрузясь
В свои размышленья. Какая же грязь
Вся жизнь наша вместе с ее суетой
Пред жизнью его, неподдельно святой!
Очнувшись от мыслей своих увидал
Я стаю волков. Я, признаться, не ждал
Увидеть их здесь. А матерый вожак
Смотрел на меня. Только сделаешь шаг,
И кинется он, и спасения нет!
Набравшись отваги, я вскинул мушкет,
Старик намеренье мое уловил
И властным движеньем меня отстранил.
И, тихо сказав, что не будет беды,
Когда проживем мы хоть день без вражды,
Он двинулся к стае. И лютый вожак,
Всем видом своим вызывающий страх,
Играл и резвился, как будто щенок!
Потом он покорно улегся у ног
Святого монаха, ласкаясь к нему.
Признаюсь, что я до сих пор не пойму,
Как разум мой смог это все уместить.
Я пал на колени, осмелясь просить
О благословеньи. Он благословил,
И смех я во взгляде его уловил.
Монах протянул мне знакомый дублон,
И тут уж я понял, как был я смешон,
Даря ему это.Но мой золотой,
Поскольку к нему прикасался святой,
На крест переделал умелый кузнец.
Здесь кроется суть. А рассказу - конец.
х х х
Как скрутила печаль, растерзала тоска
Наши души, неспелые, грешные.
Как волочатся люди от куска до куска.
Бесполезные, безутешные.
Как опутала ржавчина резвость мечей,
Притупляя булат сознания,
Как протиснулась тень между ярких лучей,
Отравляя нектар Мироздания.
В лабиринтах ходов и глухих тупиков.
На пределе души, в исступлении
Мы взываем к Тебе, разреши от оков,
Да приидет и к нам искупление!
Ты все слышишь, я знаю, и Сердце Твое
Отзывается вечною Клятвою.
Не оставишь Ты землю, и дело ее
Увенчается славною жатвою!
И во всяком благом начинаньи людей
Угадаю Твою я Десницу.
И возводятся храмы любви и идей.
Чтобы Свет мог на грешных излиться.
Милосердья завет, словно семя под снег,
Изначально заложен в творение.
Это семя до неба взрастит человек,
Это - Господу благодарение!
И Твой пламенный Зов в самом сердце храня,
Новый день отбираю у смерти я.
На Вершине Миров - справедливость Твоя,
Но превыше ее - Милосердие!
Жажда.
Столь утлый и ветхий,
Сыпучий и душный
Свой мир, зачатый без Божьего Света,
Влачу, как улитка свой дом,
Просевший подтаявшим льдом,
И тощие волки идут по кровавому следу.
Не будет веселья, не будет и почек весной,
Когда не смогу я иной
Начинки найти к пирогу
Пригоревшего пресного "я",
Прогорклого от вранья.
Такую судьбу не могу я пожелать и врагу.
Пылью из под колес, гарью не вылитых слез,
Воплем, полным угроз,
Разразиться, как сизая туча,
Болью дремучей, извечно живущей в груди,
Она позади, впереди,
Всюду, чем больше, тем лучше.
И как, по-вашему, жить,
Ждать и молиться?
Кто мне опорой и где мой конь?
Есть жаждущие на свете?!
После меня! Боже, огня!
Равви, как мне нужен огонь!
х х х
Я такой ненужный, но такой духовный!
Я такой натужный, и всегда неровный.
Где вы, мои кони? Где вы, мои стрелы?
Где вы, мои силы, нужные для дела?
В люди выхожу я с трещиной в фасаде.
На себя смотрю я спереди и сзади,
На себя смотрю я, и понять я силюсь,
То ли есть я в мире, то ли мне приснилось.
х х х
Теперь я знаю точно, я раздвоен.
От этого меня то в смех, то в крик.
А тот, другой - огнеподобный воин,
И он же древний, как скала, старик.
Мудрец холодный, яростный разведчик,
Еще любовь, без края, без предела:
Он - абонент, а я - автоответчик,
И вовсе не в соотношеньи дело,
Хотя, оно, само собой, весомо:
Я говорю, когда его нет дома.
Моей души духовник и советчик.
Он - это я, но я на самом деле.
Меня всегда он держит на прицеле.
Я - это Мы. И с ним я - Человек.
Я Духа зрю и Мирозданья бег.
х х х
Что вам еще нужно от меня?
Может отдать вам россыпи звезд?
И подарить вам счастье на тысячу лет?
Я тоже замерзал в поисках весны,
Я тоже был похожим на снег,
Но я опустил свой флаг, меня больше нет.
Я гнал от себя мутные сны,
Я гнул свое сердце в крепких тисках,
Не зря я родился в жестокий каменный век.
Но тает тихонько вселенский лед,
И закипает холодная кровь,
На верфях уже заложен новый ковчег.
Чтобы не застрять на Млечном Пути,
Пользуйся картой за номером два,
И через каждый парсек делай лотом замер.
Ночью я проповедую ночь,
Днем иду по улицам дня, Чтобы тебе привести надлежащий пример.
Ночной рыцарь.
Поздней тьмою улицы пустеют,
Мир машин и денег крепко спит,
И случайный путник цепенеет,
Вдруг услышав гулкий стук копыт.
Каждой ночью из далекой дали,
Сквозь века во всей своей красе,
Словно башня вороненой стали,
Скачет рыцарь прямо по шоссе.
Дух привольный ищет битв и странствий,
Бросив тело, скованное сном,
Человек уходит без препятствий
Быть собой в обличии ином.
Плоть его, как умершая птица,
Одеяло держит, как петля,
Но по сути он - нездешний рыцарь,
Скачет и дрожит под ним земля.
Мысль его, как белый лебедь чистый,
Взгляд его, как первая весна.
Наклонил копье, и сыплет искры
Тусклый блеск булатного рожна.
И, пока кошмары снятся детям,
Тени налегают на свечу,
Нечисть бесится, как волки в клети,
Будет дело доброму мечу.
Тихо все, и лунный серп так низко.
Спи спокойно, Солнышко мое.
Ночь светла, и верный стражник близко.
Чутко бдит бессонное копье.
х х х
Странный сон, или, скорей. Виденье,
Наважденья зыбкая резьба.
Мне дано престранное прозренье,
Мне представилась моя судьба.
В мятой куртке, стоптанных ботинках,
В глупой шляпе, видно без гроша.
Вид угрюмый, а в кармане - финка.
С ноткой жалости и жилкой торгаша.
Странная. Нелепая. Больная.
С папироской в сомкнутых зубах,
Гордая. Плаксивая, шальная,
Словом, сто прорех на пять рубах.
Ты и мной самим почти что стала,
Но не дам я за тебя и грош,
Знаю я, что с самого начала
Ты со смертью об руку идешь.
Но не мни! Ты мной не овладела!
Я раскрыл тебя, зхвала святым!
До тебя мне больше нету дела,
А пред смертью ты - и вовсе дым.
Я ищу себе иной награды.
Жизнь - моя священная борьба!
Нынче мне моей судьбы не надо.
Нынче Сам Господь - моя судьба!
х х х
Пригибая головы долу,
Мы идем, словно неучи в школу,
Вновь несем эту тяжкую плоть.
Правду с кривдой, любовь и коварство,
Простоту и брезгливое чванство
Свел в последнем сраженьи Господь.
Кто не ведал души сокрушенья,
Тот не знает, что поле сраженья
Пролегает в каждом из нас.
Ты не праведность,не пригрешенья,
А свободного сердца свершенья
Припаси на последний час.
Ах Мессир Михаил, крепость Мира,
Лучше мне не сыскать командира,
Только кровь из ран горяча:
Но незыблима клятва Обета,
Что дают защитники Света.
Дотянуться бы до меча!
Только частью души, о Создатель,
Я лентяй, любодей и мечтатель,
Трус и выскочка, первый из ста.
Но, во имя Великого Блага,
Дай мне Свет, дай мне место для шага,
Лучшей частью я - рыцарь Христа!
Учителю.
Как глупы те, кто Это растеряли.
А я сберег, храню, подобно кладу.
Как нищи те, кто это разменяли.
А мой удел да будет мне в награду.
На будоражащем ветру Вселенной
Ничто не вечно в бренном человеке,
Но мой Господь призрел мое смиренье,
Мое Сокровище мне отдал в дар навеки.
Не изъяснить в словах сердец касанье,
Не очернить, не хватит просто грязи,
Пусть Космос весь приходит в колебанье.
Ничто не повредит той тайной связи.
Я знаю, кто ты. Непустою верой.
Тебя Господь послал нам в исцеленье.
Средь нечистот тебе ищу я перлы -
Свое и многих прочих Просветленье.
х х х
Мгновений погубленных плач и стенанье.
Нелегкой ценой покупается знанье,
Идет человек, исступленно блуждая
В глухих лабиринтах, и ищет он рая,
И ищет он Истины кладезь бездонный,
И ищет источник Любви просветленной,
В грехе и ошибках, пусть не сознавая,
Растет человек, добивается рая.
Я, древний наследник Межзвездных Династий,
Все так же иду среди бед и пристрастий,
Держась за уступы материи тленной,
Во имя Любви и во имя Вселенной,
Я путь этот долгий закончу тогда,
Как Свет утвердим на Земле навсегда.
И день тот наступит. Не разом, не скоро.
Исчезнут моря и обрушатся горы,
И бешенству смерти не будет придела.
Не бойся за душу, не бойся за тело,
Лишь Сердце держи высоко в чистоте,
Не гибнет оно ни в огне, ни в воде,
И неуязвимо оно для булата.
Но остерегайся распутства и злата,
И лени бесчинства, и вшей подозренья,
И жестокосердья, и хлада презренья.
И, если сумеешь стряхнуть эту грязь,
Господней Любовью пойдешь озарясь,
С распахнутым Сердцем шагнешь ты к Престолу,
Горит твой светильник во славу Христову!
х х х
Среди ручьев и склонов каменистых
Твердыня высится моей души.
Но вот уже враги идут на приступ,
И лесом пики, копья, бердыши.
Я в ратном шуме сам себя не слышу,
Гром столкновенья судеб, сил и воль.
И паклею горящею на крышу
Летят их мысли, черные как смоль.
Уже трещат тесовые ворота,
Кругом скрежещет о булат булат,
С осадных башен, с ближнего полета,
Стреляют часто, точно между лат.
Но вижу Свет я через клочья дыма,
Не убоюсь, не опущу руки!
И Дух, так тихо и непобедимо
Сойдет благословить мои полки.
х х х
Из дома вышел человек
В погожий день, искристый, светлый,
И он увидел буйство рек,
Ход облаков едва заметный,
Могучий лес, где каждый лист
Свое имеет назначенье,
Веселый ключ, что свеж и чист,
Песчинок суетных круженье.
Увидел солнца жаркий круг
В бескрайнем вольном поднебесье,
И травы, как сплетенье рук,
И зверобой на редколесье.
Как прозревающий слепой
Вдыхает жадно отблеск света,
Так он дышал, едва живой
От радости, ища ответа
На свой вопрос: как он не мог
Читать по Книге этой чудной,
И все копался между строк,
Ища подвоха мыслью нудной.
Шагал он, не щадя сапог,
По мелкому речному броду,
И все вместить никак не мог
Величье Бога и Природы.
Он на опушке у ручья
Поставил хижину из бревен,
И радость тихо, как свеча,
Горела в нем, и стал он ровен
Душой, как озеро в ночи,
Когда над ним ни дуновенья.
Все тихой радостью звучит!
Молитва каждое мгновенье
Из сердца рвется к Небесам.
Все дивно! Все живет! Все дышит!
Он вскоре научился сам
Трав и деревьев голос слышать,
С любой зверушкой толковать,
И с ветром, и с рекой беспечной,
И Тайны Жизни узнавать
Из уст Ее, и бесконечной
Предстала Жизнь глазам его,
Даримая Отцом Небесным.
В любой былинке волшебство
И трепет Искры бестелесной!
Со всех окрестных деревень
К пустыннику за исцеленьем
Шли стар и млад. И каждый день
Он принимал их со смиреньем,
И в беды каждого вникал,
В любви не ведая предела,
И всякому он помогал
Молитвой, словом или делом.
И так прожив немало дней,
Почуяв смерти приближенье,
Ушел из хижины своей
Он в божий храм на причащенье.
Увидел мир и будней быт,
Увидел дел земных теченье, -
И этот мир, что им забыт,
Есть Жизни вечное биенье.
Везде от века, испокон,
Печатью Божьего Веленья
Единый властвует Закон,
Заложенный творцом в Творенье.
Но вот, не мог понять святой,
Зачем и по каким законам
Ему и знатный и простой
Все кланялись земным поклоном:
Любимой.
Коль любви моей тихий лучик
Ты не впустишь в свой пестрый сад,
Я не стану ползти, как лазутчик,
Объявулю я тогда джихад. На холодное отчужденье
Я священной войной пойду,
На тревогу, печаль и сомненье,
Озабоченность и суету.
Я сражался от века до века,
Оказался мне короток век.
Нет дороги трудней человека,
Нет дороги трудней - человек.
Как в единстве сердец священном
Распахнуть нам души простор,
Где бы новый Посланец Вселенной
Голубиные крылья простер?
Псалом.
Господи, не постичь, лишь прикоснуться дозволь
К Миру, что не досягают зло, пустота и боль.
Там потаенным очам Сердца моего
Виден Единый Отец во святых Его.
Так слава Жизни, величью Ее не положен предел!
И слава Сердцу, оно не даст умереть не у дел!
Но прежде, слава Тому, Кто во Всем и превыше Всего,
Ведь Он дал нам право навеки ходить во святых Его.
Славен великий Господь во святых Его,
Виден незримый Господь во святых Его.
Там, где ни ночи, ни дня,
Где ни тебя, ни меня,
Там, в океане Огня,
Во святых Своих
Правит великий Господь,
Отражаясь в них.
Свет Предвечный.
Пророки Его возвещали от века.
Он свят перед Богом, Он - Свет человекам.
Родился Младенец, Дитя Провиденья,
Весь Космос, ликуя, взирал на Рожденье.
А Мать молодая, Пречистая Дева
Ласкала Его среди темного хлева,
Звезда в поднебесье призывно сияла,
И небо над Ними окрасилось алым:
К небу дымы поднимаются смрадом,
Грешные души уловлены адом,
Смотрят пустые глаза изподлобья,
Хладны сердца, словно камень надгробья.
И тьма затопила, пришло помраченье,
Света затменье и Духа забвенья,
Святынь поруганья, любви поношенья,
В душах же - похоть и опустошенье.
Таким Он видал этот мир с малолетства,
Таким от Отца его принял в наследство.
И трудною думою был Он томим:
Как Свет показать безнадежно слепым?
Душой Он томился, но снова и снова
Он слышал в Себе потаенное Слово,
Оно призывало идти до конца,
Спасенье явить и прославить Отца.
Годы раздумий, годы скитаний,
Годы прозрений и созерцаний,
Горы и долы, моря и пустыни, -
Мир повидал Он глазами Своими,
Истина зрела, как сладостный плод,
В Сердце Его Безграничном,
И вот, время настало сдернуть покров.
Встав, Он промолвил: Отец, Я готов!
Но почетанье толпы мимолетно,
Лютой вражды и злобы животной
Змеи уже шевелились в сердцах.
Как раб, провинившись, бежит от лица
Хозяина, так разбегутся они,
Услышав слова Его.
В оные дни они же придут в своей ярости низкой
Под стены претории иерусалимской,
И будут кричать исступленно: "Распни!"
Наступит затменье и будет в тени
Земля оставаться в момент преступленья,
Тягчайшего с первой минуты Творенья,
И в храме завеса прорвется сама,
И Свет их покинет, останется тьма.
И все это Он прозревал от начала.
Но Сердца веленье Его побуждало
Принять на Себя всю тяжесть венца,
Отверзнуть глаза и отверзнуть сердца.
И стал Он Порогом для ищущих Света,
Идущих, минуя силки и тенета
Врага изначального. Тот, кто идет
Дорогою этой тернистой, найдет
В конце ее Свет, Изначальный, Предвечный,
Вознесшись над миром вещей быстротечных,
И не возжелает дороги другой,
Ведомый могучей Отцовской Рукой.
