Натали

Славик встал рано, не было ещё и шести. С вечера решил поработать и, тихонечко проскрипев по старому рассохшемуся паркету в кабинет, включил компьютер. Тот заурчал, приходя в себя от ночного небытия, просканировался горизонтальными, желтыми, наподобие ртутных, только по каким-то своим, никому не ведомым причинам, упавшими столбиками и, успокоившись, изобразил небесную заставку. Славик пощелкал мышью, находя нужную папку и, наконец, раскрыл необходимый файл.
Вдруг что-то пискнуло, щелкнуло и всё погасло, словно какая-то невидимая злая сила отобрала заветный приз, к которому он стремился всё своё утро. Отключили электричество.
"Сволочи, - выругался Славик. - Это просто свинство какое-то. Опять куча файлов вылетит в трубу, вместе с его попусту потраченным временем, вместе с его мыслями, которые, быть может, больше никогда его не посетят, вместе с теми его зарисовками, черновиками и набросками, которые уже никогда не удастся восстановить в первозданном виде".
Почему-то только в эти минуты он всегда жалел, что так и не купил стабилизатор, наличие которого исключало бы подобную неприятность.
Но, делать нечего. Без электричества, так без электричества. Жизнь-то всё равно продолжается. Он взял толстую общую тетрадь, которую всегда использовал для записей находясь далеко от компьютера, и начал потихоньку рисовать нечто вроде паутины, завлекая в неё те свои фантазии и воспоминания, которые могли бы послужить хотя бы хлипким фундаментом для очередного небольшого рассказика.
Паутина разрасталась и разрасталась, но в голову толком ничего не шло. Одна какая-то охинея, типа: "Гули-гули", "Цып-цып". Ассоциации? Только с бабками, разбрасывающими пернатым крошки черствого хлеба. "Ну, и что? - подумал он. - Не все ли равно, с чего начинать? Можно и так". Он знал, что начало всё равно ничего не значит. Его всегда потом можно будет отделить, как ненужную рыбью голову. Главное, как говорил Наполеон, ввязаться в бой. А там…
Он ещё немного поднапряг свое внутреннее зрение и увидел в чреве памяти одно из давно позабытых щекастых лиц с большими виноватыми глазами…
…Это было давно и недавно. Всё относительно.
Её звали Наталия, и от всех прочих его пассий периода всепоглощающей сексуальной агрессии она отличалась тем, что всегда замолкала и сидела вся такая мечтательная и глубокомысленно задумчивая, стоило ей лишь услышать призывный распев своего имени модным в те времена пастушком её сердца Иглесиасом.
Сколько лет прошло, а Славик и сейчас, как услышит эту песню, так её и вспомнит. Вспомнит, хотя его общение с ней отнюдь не относилось к ряду его многолетних романов с долгими ночными беседами, обидами, расставаниями и примирениями, а продолжалось всего несколько месяцев, что по его скромным меркам было чуть ли не разовым свиданием. Может быть, именно поэтому у него от всех их встреч остался осадок какой-то неповторимой в будущем легкости и необъяснимого веселья. Может быть. А может, у других это было просто нормой, а по-другому и не было никогда. Может быть, такие люди встречаются сплошь и рядом, и только ему не попадались. Всё может быть. Но ему такая встретилась лишь однажды.
С ней, как нетрудно догадаться, у Славика до ЗАГСа дело не дошло, но знакомство с её родителями все же состоялось А это в те годы было само по себе серьезным шагом. Нравы были крутые, пуританские. Как в строгие шахматные правила: взялся - ходи.
Перед тем, как совершить этот старинный обряд, она с радостью восприняла его предложение выпить "на дорожку" по фужеру шампанского. Зашли в ближайшее "Кафе мороженное", и там она, видимо, в качестве вступительного слова к знакомству с предками, рассказала ему несколько забавных, на её взгляд, историй.
Одна из них, насколько ему удалось вспомнить, касалась её матери. Дело было в каком-то бассейне, куда её мать ходила для поддержания формы два раза в неделю. Так вот. Забыла как-то раз она после душа надеть верхнюю часть своего купальника. Идет себе к дорожкам по скользкому кафелю гордая и неприступная, ничего вокруг себя не замечает. А все те, которые стоят у бортиков и уже успели заметить сей казус, затихли и только глаза пошире раскрыли.
Некоторые пловцы мужского пола, которых этот триумфальный выход застал в пути, медленно, не засовывая голову в воду, подплывают к бортикам и тоже чинно встают в ряд вместе с остальными, словно вошедшие в зал после третьего звонка. Стоят все, как на линейке, абсолютно не торопясь отправиться в свои однообразные челночные плавания. Так вскоре выстроились все присутствующие, кроме одного старикана, да нескольких разнополых спортсменов, продолжавших громко фыркать и рубить воду всеми своими конечностями в разных стилях. Стоят и ждут, чем дело кончится. Сейчас, конечно, уже другие времена. Никто бы и не заметил - все наездились, насмотрелись на грудастых и не очень немок, заполнивших все средиземноморское побережье. А тогда, в те далекие времена, когда в нашей стране с подачи косноязычной мадам "секса не было", просто зааплодировать и то считалось бы признаком дурного тона.
А мамаша её (всю эту версию ЧП в семье услышали, естественно, только из её уст), тем временем, села на бортик, ножки в воду свесила и давай себе ножкой этой воду трогать. Потом ручкой решила попробовать, нагнулась и заметила, наконец, и вид свой, и всеобщий к нему интерес. Что делать? Недолго думая, решила, что главное в этой ситуации - сохранять самообладание. Медленно обвела бассейн взглядом, улыбнулась таинственной джокондовской ухмылочкой и, еще разок элегантно, кончиками пальцев ног, потрогала воду. Затем поежилась, всем своим видом выражая недовольство столь низкой температурой, так же медленно встала и прошествовала обратно в душ. Только там, очутившись в кругу своих голых собратьев, то есть сосестер, перевела дух.
- Ну и что? - Спросил тогда Славик, - ты считаешь, что я с твоими родителями буду испытывать такую же неловкость?
- Да нет, просто любой человек время от времени попадает в двусмысленную ситуацию, верно?
- Ну, да.
- Ты ведь не собираешься пока на мне жениться?
- Ну-у…
- А в гости с родителями знакомиться идешь.
- Сама приглашаешь.
- Тебе не кажется, - продолжила она, - что во всем этом есть что-то двусмысленное?
- Нет.
- Ну, тогда пошли.
Обед был очень даже ничего. Её родители, видно, здорово набегались, чтобы всё это найти в магазинах, и теперь сидели, гостеприимно улыбались и старательно делали вид, что это у них каждый будний день такое великолепие. Привыкли мы, мол, к этим красным-белым рыбам, глаза бы на них не смотрели. Да вы кушайте, кушайте.
Отобедав, её отец пригласил Славика выйти на лестницу покурить. После ничего не значащих разговоров о характере работы и взглядах на современную политическую ситуацию в мире, сказал:
- Наташка моя - девица серьезная, просто так в дом никого не приведет.
Славик понимающе кивнул, деликатно выдохнув струйку дыма в сторону.
- Вы, я знаю, уже не первый месяц знакомы, - продолжал затягивать свой вопрос, как какой-то замысловатый морской узел, её папик.
Славик в ответ почтительно кивал как китайский истукан и пускал дым как модная в те годы игрушка - курильщик с попыхивающей в зубах сигареткой.
- Вот я и говорю, а что дальше?
- В каком смысле? - Спросил Славик, одаривая его своим невинным взглядом.
- В смысле оформления отношений, - ответил тот, заметно покраснев и, к сожалению Славика, абсолютно без тени юмора.
- В этом смысле, мы, как бы, ещё присматриваемся.
- Да? И долго вы ещё думаете присматриваться?
Славику показалось, что его "вы" относилось только к нему одному и, обращаясь к нему и папик абсолютно не принимает в расчет свою доченьку. "Наверное, - подумал Славик, - считает, что Наталия уже давно закончила этот тягомотный и раздражающий своей неопределенностью всех родителей период присматривания.
- Ну, знаете, так прямо сказать сложно. Как только - так сразу.
- Вот и я об этом, - насупил брови он, посуровел и как-то в одно мгновение из добродушного, приветливого папика превратился в грозного главу семейства, зорко следящего, как бы кто не обидел его несмышленых, доверчивых подопечных.
Во-общем, концовка обеда была несколько скомкана. Славик ещё немного пошептался с Наталией в её комнатке, поулыбался с её мамиком, а затем попрощался и отбыл в свою холостяцкую норку.
Они ещё некоторое время активно встречались, поочередно подкладывая в костер своих отношений новые поленья. Потом то она, то он стали сачковать. Костер поискрил, подымил и потух окончательно.
Через несколько месяцев от общих знакомых Славик узнал, что она вышла замуж за строителя-финна, приезжавшего в Москву реставрировать гостиницу "Метрополь". Реставрация закончилась, и они уехали к нему улучшать нашим северным соседям демографическую ситуацию.

Прошли годы. Славик стал таким же папиком, как когда-то её отец и, наверное, будет примерно также поступать во время подобных трапез, устроенных мамиком с подачи подросшей дочери. А, может быть, будет вспоминать тот обед и искренне веселиться над той ситуацией, в которую попадают в этих условиях папики, кто знает?
Главное, чтобы во время этой новой трапезы откуда-нибудь от соседей вдруг не затянул своё "Натали" этот чертов Иглесиас. Затянет - и веселое настроение вновь куда-то испарится, и он вновь превратится в так ненавистного себе самому сентиментального лирика, задающего в никуда кучу сакраментальных вопросов на тему бытия, у которых нет ответов.

Москва,
сентябрь 2000 г.