Гений третьего рода

Все герои романа вымышлены автором, и их сходство с реальными персонажами является следствием воспаленной фантазии последних.

Какой-то исключительно умный чудак сказал,
что гении делятся на три категории.
"Гениев первого рода" признают при жизни;
"гениев второго рода" - признают после смерти;
"гениев третьего рода" - не признают никогда.
Большинство из нас принадлежит к последней породе.
И эта история об одном из таких "гениев"...

По правде говоря, я бы не стал заниматься подобной фигней, но сегодня особый день - я увижу Машу.

Маше -18 лет, она хороша собой, растет в интеллигентной семье преуспевающих бизнесменов, что уже само по себе является редчайшим парадоксом, живет в трех минутах ходьбы от моего дома... Короче, я не вижу ни одной причины не приударить за ней. Наши отношения развиваются со скоростью взлетающего "Челленджера", только вот, надеюсь на более оптимистичный финал.

Для этого я старательно занимаюсь в студенческом театре, где у нас пьеса на двоих, и регулярно провожаю ее домой после репетиций.

Машу приятно удивляет, что со мной можно поговорить, меня - то, что с ней этого можно не делать.

Ну, а если по правде, то я - редкостный болтун. Но стоит мне только остаться наедине с какой-то феминой, как я тут же превращаюсь в Чарли Чаплина, то есть, в "великого немого". Это не мешает мне ваять имидж "крутого парня". Маше "случайно" попадаются на глаза газеты, переполненные моими материалами; за мной "случайно" бегают малыши, которые норовят взять автограф у "популярного теле ведущего" (который вот уже полгода, как уволен за дерзость и выпендреж); и, наконец, я "чисто случайно" натыкаюсь на нее, выходя из горсовета.

Единственным местом, где мы с Машей не встречались ни разу, был наш университетский стадион. И я не буду делать вид, что это меня не расстраивает.

15-го октября 2000-го года команда филологического факультета играла против химиков. Несмотря на то, что я учился на философском и считался "явной подставой" никто об этом не догадывался. Я просто говорил, что тоже учусь на "филфаке" и, черт возьми, почти не врал.

Я сосредоточенно натягивал черные вязаные гетры. Мне нравилось туго перевязывать их чуть ниже колена, шнуровать свои новенькие, приобретенные по дешевке на нашем базаре, "шиповки"... С высоты своего "метра восьмидесяти" я не без удовольствия разглядывал свои ноги: еще несколько секунд назад, когда я стоял на трибуне в трусах и босиком они смотрелись довольно жалко. Теперь же они выглядят гораздо внушительнее - настоящие ноги футболиста. Натягивая форменную майку, я анализирую свой щуплый торс: грудная клетка у меня выпирает с рождения, но некоторые физические упражнения придали этому весьма рахитичному явлению более или менее приличный вид. Издалека можно даже подумать, что я очень круто накачал ее. Пресс мог бы быть и более рельефным, хотя на него я почти не жалуюсь. А вот руки оставляют желать лучшего: явно не хватает массы. Прыщиков не так уж много, короче, картина вполне сносная.

- Егор, ты сегодня, наверное, сыграешь на фланге, - ко мне обращается Олег - капитан нашей команды.
- У меня есть выбор? - грустно ухмыляюсь я: перспектива достаточно мрачная.

Вспоминаю модельные характеристики крайнего полузащитника: "скоростной, атлетичный, готов вести жесткую борьбу от первой до последней секунды". Скорости для игры на большом поле мне явно не хватало, хотя в детстве я бегал очень прилично, а в 9-м классе школы даже выиграл забег на два километра. Что касается атлетизма, то при своем весе в 60 килограмм, мне только и остается, что "вести жесткую борьбу от первой до последней секунды". В общем, диспозиция невеселая.

Я уже как-то играл на фланге. В 1998-м году меня порекомендовали сборной "физиков", которые поставили меня направо в защиту. На большое поле я к тому времени не выходил уже лет пять, поэтому продержался где-то минуты до 10-й. Первая же "обрезка" привела к голу в наши ворота, а потом меня благополучно заменили. Интересно, что без меня "физики" - таки дожали соперника - 2:1. В 1999-м году я уже играл за "филфак". Олег - мой лучший друг детства, с которым мы наводили ужас на любую дворовую команду, пригласил меня тогда на две последние игры, за 7-10-е места. Первую мы свели вничью - 0:0, во второй победили - 2:1. Таким образом, я уже было, возомнил себя "счастливым талисманом" любой команды, но события сезона 2000-го года развеяли сей миф.
- Я думаю, что побороться за 2-е место в нашей группе, мы можем, - сказал Олег накануне старта чемпионата.

Сам Олег уже играл на первенство города за нашу районную команду, он действовал на позиции последнего защитника и был совершенно безупречен. В воротах у нас стоял еще один "полу профи" - Славик, который был вторым вратарем очень сильной городской команды. Кроме того, Олег пригласил меня, моих друзей и сотоварищей по нашей журналистской команде - Женю и Диму, а также двух парней со двора - Вову и Колю. Женя в свою очередь пригласил своего сокурсника Васю, который внешностью и манерой игры напоминал очень популярного в то время "спартаковца" Егора Титова. Вася забил два мяча в финале турнира среди журналистов и принес нашей команде победу - 2:1. В общем, априори наша сборная выглядела очень внушительно, даже, несмотря на то, что среди своих товарищей по "филфаку" Олегу удалось найти только одного самородка - Сережу, который играл действительно неплохо. Все остальные, по меткому выражению Васи, были абсолютными "глухарями".

В состав они попадали крайне редко и обижались. В итоге из одиннадцати человек шестеро у нас всегда были подставными.
- Егор, ты сегодня будешь "Евычем", - сказал мне маленькая учительница физкультуры Наташа.
- Евыч, так Евыч, - пожал плечами я. В прошлый раз в протокол меня внесли под фамилией Остолопов. Быть "Евычем" мне нравилось гораздо больше.

Я начал медленно разминаться. Схватил спущенный мяч и побежал по дорожке стадиона, разбрасывая финтами воображаемых противников. Я думал о том, что в этом сезоне нашей команде чудовищно не везет. В первой игре группового турнира мы играли с "мехматом" и рассчитывали как минимум на ничью, но главный судья соревнований Батюшкин - в прошлом игрок нашего "Черноморца" - в последний момент перенес игру на час раньше и лучшая половина нашей команды явилась на второй тайм, а Олег и вовсе не вышел на поле. После первого мы горели - 0:1, когда лучший игрок противников Сидоров, с которым мы учились на одной параллели в школе, забил нам плотным ударом с пятнадцати метров после дикой сутолоки в штрафной. У нас же за всю игру был только один полу момент, когда я обыграл на левом фланге троих соперников и прострелил в штрафную на партнера. Тот уже был готов отправлять его в сетку, когда услышал свисток Батюшкина.
- Номер семь был в ауте! - крикнул тот.

"Номеру семь", то есть вашему покорному слуге, только и оставалось, что тихо выматериться.

Вторую игру мы "слили" "геологам". Самое обидное, что по ходу матча мы регулярно торчали на их половине, а они забили нам два мяча на последних минутах каждого из 25-минутных таймов. Потом мы закономерно проиграли фавориту группы "юристам" - 0:3, хотя все три мяча пропустили после дичайших ошибок вратаря (Славик не пришел на игру из-за тренировки в своем клубе).

Для меня же самой несчастливой стала четвертая игра, в которой мы проиграли "аспирантам" - 0:3. Мало того, что я играл с температурой, так еще и вывихнул большой палец на правой руке, столкнувшись в центре поля с... Васей.

Одним словом, к последней игре мы подходили с неутешительным балансом: пять матчей, нуль побед, нуль ничьих, пять поражений, разница забитых и пропущенных мячей - 0:9. Для того чтобы принять участие в игре за 9-е место нам необходимо было, во что бы то ни стало обыгрывать команду РГФа. В противном случае мы оставались одиннадцатыми.

Я бросил тоскливый взгляд на трибуну: ни одного знакомого лица. Ни один гад не будет сегодня болеть за меня, никто не будет кричать: "Егор, молодец!", когда я буду обводить соперников как тренировочные фишки или начну стелиться в отчаянных подкатах, выбивая мяч из-под ног у здоровяков в полосатой форме. Даже Маша проигнорировала мое приглашение, хотя я не без оснований посчитал, что моя девушка просто обязана прийти и поболеть за своего парня. А в том, что Маша уже стала моей девушкой, я почти не сомневался.

В прошлый четверг мы ходили в кино на французский фильм с Катрин Денев. Фильм мне совершенно не понравился, было хреново: болело горло, а башка трещала как будто с перепоя. Половину фильма я проспал у Маши на плече. Наши отношения от этого не потеплели. В последнее время я стал замечать, что романтика и новизна ощущений платонического знакомства нам опостылела. Уже давно было пора перейти к упражнениям другого рода, но в решающий момент я тормозил самым безбожным образом. Мне казалось, что стоит мне только прикоснуться к Маше, как это хрупкое создание разлетится на мелкие кусочки и испарится, оставив у меня в руках лишь иллюзорные воспоминания.

Вот и в четверг мы вели себя ужасно: я молчал как "зэк", который уже второй год ждет смертной казни, а в Машиных глазах блестело такое разочарование, что мне было страшно взглянуть на нее. Тем не менее, она старательно не подавала виду.
- Как настроение? - регулярно спрашивала Маша с беззаботным смехом, которым я не смеялся с восьми лет.
- Отлично, - с натянутой улыбкой отвечал я, думая о том, какой я жуткий депрессант.

Вот и сейчас она не нашла ничего более тактичного, как прервать мои невеселые размышления традиционным:
- Как настроение?
- Хуже некуда, - я даже не пытался притворяться.

Да, нам определенно недоставало свежих ощущений. Я так долго производил впечатление "парня с другой планеты", так долго читал стихи Пастернака и самого себя, так долго рисовал портрет "принца на белом коне", что, в конце концов, от меня остался только "конь". "Принц" понуро брел в сторону тридевятого царства.
- Как настроение? - шепнул я с очередной натянутой улыбкой, уткнувшись в ее воротник.
- Ты знаешь, Егор, - сказала она, чуть помолчав, - у меня такое ощущение, что я держала в руках очень вкусную конфету, но в последний момент кто-то забрал ее у меня, когда я уже разворачивала фантик...

Я откинулся на спинку неудобного стула и закрыл глаза. То, что Маша высказала в такой изысканной форме, нужно понимать следующим образом:
- Ты знаешь, Егор, мне казалось, что ты просто потрясающий парень, но в итоге оказалось, что это мне только показалось, а на самом деле ты такой же, как все...

"Да, - чуть было не заорал я, - я такой же, как и все! Я тоже бываю унылым, язвительным и даже косноязычным, представь себе и такое бывает. Я тоже хожу в туалет, иногда не чищу зубы по вечерам и, черт возьми, у меня тоже иногда воняет из подмышек".

К счастью, я сдержался.
- Завтра все будет иначе, - пробормотал я.
И оказался прав.

Анализируя события того дня, я прихожу к выводу, что всего этого могло бы и не случится, если бы "тот день" не был пятницей, 13-го числа... Я провалялся в постели с температурой 37,8 до двенадцати часов и не пошел в университет.
- Даже не вздумай выходить из дома, - напутствовала меня перед уходом мама.
- Я не рекомендую тебе делать этого, дружок, - с полусерьезным видом посоветовал отец.

В этих двух фразах скрывались все отличия между моими родителями. Мама - импульсивная, раздражительная, но сентиментальная. Отец - спокойный, юморной, но скупой на эмоции. Я же представлял собой странный симбиоз обоих с вкраплениями собственной индивидуальности.

Мамины напутствия и отцовские советы в данной ситуации не играли ни малейшей роли. В кармане моей куртки лежали два билета в Русский Театр на "Ричарда Третьего", а, значит, ровно в 17.00. я должен был стоять под Машиным домом.

Критически разглядев свое "второе я" в зеркале, я понял, что идти в театр в таком виде, значило, окончательно похоронить и без того уменьшавшиеся шансы на покорение своей пассии. Мои мрачные размышления прервал телефонный звонок.
- Егор, ты идешь в театр? - спрашивал меня мой лучший университетский друг Ваня, о физиологических процессах которого я уже распространялся в первой главе.
- Вся наша жизнь, Ванечка, - один сплошной театр, - меня потянуло на патетику, - а мы - всего лишь актеры. Чаще всего комедианты и при этом не самого высокого класса...
- Не грузи, у меня заканчивается карточка, - Ванин голос приобрел оттенок явной раздражительности.

Мы с Ваней дружили с первого дня пребывания в ВУЗе. Поначалу я думал, что делаю это из жалости: мой новый "кореш" показался мне обычным деревенским увальнем, которому повезло на вступительных экзаменах. К тому же Ваня производил впечатление полного "тормоза". "Типичный маргинал, - заключил я, увидев его впервые". Тяга к "отбросам общества" у меня развилась еще в школе, поэтому очередной экземпляр моей коллекции не слишком смущал меня. Это через пару месяцев выяснилось, что "типичный маргинал" и "отброс общества" оказался лучшим студентом на факультете, стипендиантом премии Флоровского и довольно неординарным парнем. В личной жизни депрессивный Ваня оказался еще менее удачлив, чем я, поэтому "товарищи по несчастью" быстро стали неразлучными. Иногда мне казалось, что нас считают гомиками и тогда я отчаянно "зажигал" с сокурсницами, чтобы произвести впечатление "крутого бабника". Со временем это надоедало. Что касается Вани, то его настроение менялось как прогноз погоды.
- Люди делятся на две категории, - меланхолически размышлял он. - К первой относятся "радостные идиоты". Им все "по фиг", а потому они счастливы. Ко второй - "депрессивные гении". Они умнее остальных, и их беда в том, что они понимают это. Мы с тобой, Егорчик, именно из этой когорты.

В последнее время Ваня ухлестывал за Машиной сокурсницей Ирой - дочерью нашего покойного препода по антропологии. Шансы Вани я оценивал еще более скептически, чем свои, но эта парочка создавала мне антураж для раскованности, а потому мы с удовольствием шлялись вчетвером по театрам и кино.
- Знаешь, что мне сказала вчера Ира? - неожиданно спросил Ваня.
- Неужели то, что ты хорош в постели? - оглядываясь назад, я понимаю, что подобный цинизм был моей неотъемлемой частью.
- Не смешно. Она сказала, что не понимает, почему ты не форсируешь события, ведь Маша уже давно созрела...
- Откуда она знает, что я их не форсирую? - Этот треп уже начинал мне изрядно надоедать.
- Короче, - едва ли не угрожающе повторил Ваня, - вы идете в театр?
- Ты ко мне на "вы"? Это приятно.
- Пока, - Ванино терпение лопнуло. - Ты сегодня невыносим.

Я взглянул на часы, они показывали 16.30. Потом перевел взгляд на зеркало: на меня смотрел лохматый, небритый тип в нелепой футболке с дыркой на рукаве. Я предпочел вновь взглянуть на часы. Когда на циферблате зажглось 16.35., я вновь посмотрел в зеркало. Лохматый небритый тип в рваной футболке не изменился ни на йоту. "Не помогает", - понял я.

Да, здесь, как в рекламе ментоловых леденцов "Ментос", необходимо было свежее решение. Я внезапно прислушался к магнитофону: "Почему я так робок, когда иду рядом с тобой?" - выразительно вопрошал на всю квартиру Джон Леннон. И для меня этот вопрос был риторическим. Я завалился на диван. В голове стучало Ванино: "Почему ты не форсируешь события, если она уже почти готова?". Этот вопрос для меня был уже не риторическим, а сакраментальным.

Я вновь прислушался к "Битлз", машинально взял коробку диска: на меня смотрели четыре привычные физиономии с прическами а-ля "грибная шляпка" и "когда вы стриглись в последний раз?". Ответить на этот вопрос было уже гораздо проще: "Вчера", - усмехнувшись, я вновь отправился к зеркалу и энергичными движениями принялся зачесывать волосы вниз - на лоб. Через минуту "уродец" в пижаме приобрел более симпатичные черты. В этот день было необходимо нечто радикальное и мне показалось, что я нашел это в прическе.

- Ты абсолютно не похож на больного, - сегодня Маша была настроена крайне позитивно.
- Ты просто никогда не видела меня здоровым, - предпочел отшутиться я.
Маша засмеялась на весь театр. Нужно заметить, что это было вполне в ее стиле.
- Я хронически болен, - тем временем продолжал я.

Чутье подсказывало мне, что к этому следовало добавить: "Тобой", но душевные силы изменили мне. Что касается моего внешнего вида, то я смотрелся прилично даже на фоне своей спутницы. Прошлогоднее темно-зеленое пальто резко контрастировало с оранжевым свитером, от которого балдели все мои сокурсницы, а легкая небритость в сочетании с "битловским" чубом придавали мне едва ли не богемный ореол. У меня потрясающая память на одежду людей. Я могу вспомнить, в чем был любой из моих друзей на любом дне рождения, но я, хоть убейте, не помню, в чем в тот день была Маша. Помню только зеленое пальто, чуть светлее и новее моего, а также блеск ее карих глаз, которые светились за двоих.

Спектакль был переполнен средневековой мрачности и торжественности, но лишен всякого задора. Пончикообразный "Ричард Третий", его играл популярный комедийный актер, убивал по очереди всех претендентов на трон, пока его не "пришил" молодой граф Ричмонд. Я грустно размышлял о своей несостоявшейся карьере великого актера. Гастингса играл режиссер детского театра, в котором я блистал с 11-ти до 17-ти лет, а Ричмонда парень из театрального лицея, в который я чуть не поступил. После развала нашего театра и успеха в роли Иуды Искариота меня так и тянуло податься в другую студию, но режиссер лицея - некий Патока - разочаровал меня с первого дня. Во-первых, старый педик приставал ко всем парням в лицее, а во-вторых, изнурял нас бессмысленными, как мне казалось, тренингами. Мало того, этот "красавец" любил мочить ребят полой пластмассовой трубкой по голове. В моем случае он делал это исключительно "любя" и не больше, чем два раза, но мириться с таким положением дел я не мог. Его любимым ругательством было слово "понос", а предметом униформы - шейный платок, который он считал атрибутом богемного класса. Я фыркнул, когда представил, через что пришлось пройти всем парням, в итоге попавшим на сцену Русского Театра, но затаенная досада взяла свое. Все эти "поносы", которых щупали за бедра и даже, может быть, гениталии и мочили трубкой по голове уже сейчас добились больше, чем я - гордый и прекрасный созерцатель их первых успехов...

Отпугнув невеселые мысли, я занялся более приятным делом: стал коситься в сторону Маши. Я разглядывал ее волнистые каштановые волосы, фантастически правильные черты лица, этот профиль был совершенно безупречен. Рядом со мной сидела совершенно "тургеневская девушка" с манерами, привитыми в "институте благородных девиц". Мне стало не по себе: в ее лице я не мог разглядеть ни единого недостатка. В итоге мне удалось подметить один-другой, но каждый из них казался настолько притянутым за уши, что я остался неудовлетворенным. С одной стороны, мне не могло не польстить присутствие такой девушки рядом с собой, но с другой, я не верил в совершенство. Для меня оно было абсолютно неприемлемой категорией. Но природа была сильнее меня: на секунду мне страшно захотелось впиться губами в эту удивительно тонкую шею, я почувствовал себя настоящим Дракулой. То же самое почувствовала и Маша. Она перевела взгляд со сцены на меня: ее лицо светилось спокойной улыбкой, которая повысила мою температуру еще на пару пунктов. Из театра мы выходили, держась за руки.

Все это почти развеяло мою усталую решимость "форсировать события", но у самого ее дома, когда мы по обыкновению остановились около пустующей скамейки, я неожиданно для себя сел первым и глухо промолвил:
- Сядь мне на колени.

Маша окинула меня весьма удивленным, но в то же время игривым взглядом и послушно исполнила мою просьбу. Впервые за две недели нашего знакомства мы оказались столь близки. Я решительно соединил свои руки у нее за спиной и мягко притянул ее к себе, положив голову на плечо. Меня потряс не столько аромат ее духов, сколько сам факт подобного сближения. Несколько секунд я просидел молча, к своему огорчению, оказавшись неспособным даже пошутить по этому поводу.
- Ты знаешь, чего мне хотелось в театре больше всего на свете? - прочревовещал я, понимая, что настал "момент истины".
- Чего? - Ее ответ был запрограммирован моим вопросом.
- Поцеловать тебя в шею, - честно признался я и, переведя дух, неловко полез губами в указанный район.
- Ты очень мечтателен, - Маша серьезно взглянула на меня и в тот момент, когда я уже было, собирался, собрав все свое мужество, ринуться в атаку, внезапно зажала мне рот невероятным по силе страсти поцелуем. Удивительно, но даже валерьянка не могла оказать на меня более успокаивающего эффекта. Я уже давно заметил, что я ощущаю волнение только во время прелюдии к подобным актам. Само действие обычно не вызывает у меня ни малейшего мандража. Вот и на сей раз, оказавшись поглощенным в пучине ее рта, я начал делать то, что было мне наиболее присуще по жизни, а именно, работать языком. Восстановив свою форму по части поцелуев, я ответил на Машино последнее замечание.
- А ты реалистична, - едва вымолвив эту фразу, я был награжден очередной порцией помады.
- Регулярные поцелуи продлевают жизнь человека на пять лет, - в перерывах между "поединками языков" я предпочитал блистать эрудицией.
- Как странно, - отозвалась Маша, отдышавшись. - Еще вчера мне казалось, что этого не будет никогда. До сих пор не пойму, как это все вышло.
- Пятница, 13-е... - Я продолжал играть роль хладнокровного донжуана.
- Это все черные глаза, - высказал свою версию и Маша. - Они просто сводят меня с ума.
- Ты знаешь, - разоткровенничался в свою очередь и я, а ведь я решил закадрить тебя еще полгода назад - в мае.
- Что?
- Я серьезно. Помнишь, наш День факультета?
- Ну?
- Ты сидела с подружкой в одном из последних рядов. На тебе был черный костюм, в волосах блестки, глаза подведены темной тушью. Так вот я прошел мимо и подумал, что у нас на отделении не такие уж уродливые девочки.
- Так значит...
- Да, в тот самый момент я и решил, что обязательно воспользуюсь любым шансом. Наш студенческий театр был чудесным предлогом.
- Так вы, сударь, воспользовались своим служебным положением? - Наигранно возмутилась Маша.
- Каюсь, мадам...
- А вы - интриган...
- А вы - кокетка...
- А вы...

Я не дал ей договорить.

Мы стали разыгрывать "квадрат" - нехитрое разминочное упражнение, напоминающее детскую забаву, игру в цуцика. Один из нас становился в центр четырехугольной фигуры и бегал между остальными, пытаясь отобрать мяч. Задача пасующих была проста и сложна одновременно: они должны были пасовать любому из партнеров, но только в одно касание. В нашем "квадрате" пасся белобрысый первокурсник Леша. Этот субтильный тип в прошлый раз вышел на позицию нападающего и постоянно оказывался "вне игры".
- Ребята, - бахвалился он накануне, - я постоянно открываюсь. Вы только отдавайте мне мяч, и все будет в порядке.

Я отдал ему три передачи вразрез, и каждый раз он лез в офсайд, словно не понимая, что в момент передачи следует находиться хотя бы на одной линии с защитниками. Сегодня этот "Марадона" долго вспоминал вчерашний матч Лиги Чемпионов, рассказывая о том, как здорово играл Индзаги.
- Главное, что он все время обеспечивал глубину атаки, - с пеной у рта умничал этот "салажонок". Потом он предпочел сменить тему.
- Вот увидишь, Олег сегодня опять поставит меня в нападение, - похвастался он в итоге.

Я не хотел расстраивать молокососа и говорить ему о том, что по нашему негласному договору, самых слабых игроков мы ставили вперед, чтобы они не мешали в организации игры.
- Представляете, - не затыкался безусый попугай, - у меня сегодня на медосмотре брали кровь из вены. Так я чуть не упал в обморок, но все же вытерпел до конца.
- Много же ты сдал? - словно невзначай спросил я.
- Грамм триста, - похвалился ничего не подозревавший суперфорвард.
- Ты что Леша, - драматическим тоном продолжал я, - не знаешь, что сдавать так много крови накануне игры вредно? Не слышал что ли, как недавно один тип окочурился прямо во время матча?
- Что серьезно? - побледнел наш "герой".
- Это ты, Егор, сегодня в "Футбольном клубе" слышал, да? - поддержал меня Вася. "Футбольный клуб" был самой популярной теле передачей в СНГ.
- Да, - сухо подтвердил я и, даже не покраснев, добавил. - Тот чудак сдал всего лишь двести пятьдесят, но ему хватило.
- Вы чего, ребята, в натуре? - Лешино лицо покрылось красными пятнами.
- В натуре, Леха, на нудистский пляж ходят, - отколол я одну из своих коронных шуточек. - А у нас здесь футбол, игра не для детей.

Вот и сейчас в "квадрате" я все время норовил пропихнуть ему мяч между ног, чтобы он остался бегать на второй круг. Концентрации мне явно не хватало, и я сам дважды отправлялся в центр. Настоящее покидало меня и уносило в недалекое прошлое...

- А вот мы с родителями в Праге, на прошлое Рождество, - я сидел на диване в Машиной комнате, она показывала мне свои альбомы с фотографиями. Сначала это было довольно терпимо, но после пятого альбома меня стало клонить в сон.
- А ты тут ничего, - я устал изобретать цветистые комплименты и просто вставлял нечто подобное аккурат через каждые десять минут.
- Только тут? - Маша делал вид, что обижается, а потом громко смеялась. Пожалуй, даже слишком громко...

Сегодня спустя каких-то 16 часов после легендарного "укрощения строптивой" мне казалось, что все вернулось на круги своя, и мы все так же далеки друг от друга. Приветственный, скупой как мужская слеза, поцелуй, так и оставался последним за этот полный треволнений день.

Машины родители отсутствовали, зато в шикарной квартире пасся ее 15-летний братец Тимоша. Этот парень мог бы показаться очень милым, если бы не одна дурацкая привычка. Тимоша обожал резко врываться в Машину комнату и, нагло ухмыляясь, восклицал: "А чем это вы здесь занимаетесь?".
- Не тем, о чем ты подумал, - в тон ему отвечал я первые два раза. - По крайней мере, пока что... - Эта фраза уже предназначалась персонально для Маши.

Увы, но мой юмор начал сходить на "нет" с каждым новым вторжением "непрошеного гостя".
- Тимоха прекрати, - не выдержала уже сама Маша, когда светловолосый мальчуган, переживающий ярко выраженную мутацию голоса, в очередной раз выкрикнул свое коронное: "А чем это вы здесь занимаетесь?".
- Нет-нет, пусть продолжает, - чаша моего терпения пока не переполнилась. - Может быть, мы наконец-то начнем делать то, на что он намекает.

Я медленно потянулся к Маше, и мы неловко лизнули друг друга.
- А чем это вы здесь занимаетесь? - через пять минут мне стало казаться, что я уже способен предугадывать время, когда Машиного дорогого братца начнет "косить" очередная "шиза". После каждого из подобных "глюков" маленький лоходрон громко хлопал дверью и убегал.
- Слушай, - не выдержал я, - он у тебя знает какие-то другие слова? Или только эти пять? Пусть хотя бы иногда меняет их местами для разнообразия...
- Ну, Гоша, не будь так жесток... - Укоризненно посмотрела на меня Маша. Я резко встал с дивана. Терпеть не могу, когда меня называют "Гоша", "Гора" или "Гарик"... Я потянулся за стоявшей в углу гитарой.
- Гоша, ты, что собираешься играть? - Мягко запротестовала Маша.
- Да, нет, - ухмыльнулся я, потрясая шестиструнным инструментом, - у тебя там гвоздь вылез из шкафа. Ищу чем бы забить...

Ненавижу, когда над моими тупыми шутками так громко смеются.

- Мама сказала, что ты очень худой, но зато ей показалось, что у тебя умное лицо, - Маша беззаботно болтала ногами, сидя на диване.
- Ей показалось, - ухмыльнулся я, с опаской покосившись на очередной альбом с фотографиями.

Я восседал на пуфике и медленно перебирал струны гитары. Когда-то у нас с друзьями была группа, которую я назвал "Ошибка Нострадамуса". Мы бы наверняка стали знаменитыми, если бы не три обстоятельства.

Во-первых, у нас не было нормальных инструментов и аппаратуры. Во-вторых, только один из нас с горем пополам умел настраивать гитару. А в-третьих, пели мы как мартовские коты при виде ноябрьских кошек. Понятно, что такие мелочи не очень-то волновали нас, и мы регулярно устраивали концерты в старой коммуналке. Мы звали всех своих знакомых, но приходили только соседи и только для того, чтобы предупредить нас о том, что собираются звонить участковому. Напоследок мы громко исполняли старенький рок-н-ролл: "Каждый хочет стать моей малышкой" и разбегались. Рефрен этой песни "Битлз", переведенной мною на русский язык сильно смущал присутствующих девочек.
- Каждый хочет стать моей малышкой! - Вопил мне в лицо вокалист Костя, потрясая своим инструментом - старой коробкой с солью.
- Каждый хочет стать моей малышкой щас! - Отвечал я другу, в знакомой тональности "ми-мажор".

Лица сидящих на тахте приобретали пунцовые цвета. Первым врубил, в чем дело, барабанщик Артем.
- А почему вы поете "каждый" вместо "каждая"?
- Не знаю, - загоготал Костя. - Это к Егору, он у нас - главный переводчик.
- А в чем собственно разница? - спросил я.
- Похоже, что они приняли нас за педиков, - хладнокровно заявил гитарист Женя.

Я посмотрел на Женю с уважением: он - единственный из нас умел настраивать гитару, а, значит, знал, о чем говорит...

С тех пор, кажется, прошла целая вечность. А в данный момент я по-прежнему восседал на пуфике и пытался разрешить сложную дилемму: стоит ли мне что-нибудь петь или, пожалуй, не стоит?
- А может не стоит? - Под невинным выражением лица Маши скрывался явный скепсис относительно моего вокала, что окончательно решило вопрос в отрицательную для нее сторону.
- День ка-ак день, только ты почему-то гру-устишь, - нараспев начал я, не заботясь о верности мотива. "Когда твоя девушка больна" была моей любимой песней Цоя. Даже меланхоличная манера автора не могла испортить ее истинно "битловскую гармонию". Зато ее вполне могло испортить отсутствие слуха у исполнителя. Я уже давно заметил, что пою хорошо только тогда, когда меня никто не слышит. И эта попытка, увы, не стала исключением.
- Го-о-ша! - Закапризничала моя пассия. - Ну, пожалуйста, прекрати.

В этот момент я, наверное, в первый раз осознал, что мы с Машей далеко не идеальная пара. Впрочем, тогда я не придал этому особого значения. "Жизнь и телепрограмма "Любовь с первого взгляда" - совершенно разные вещи", - подумал я. И эта мысль успокоила меня.

Игра уже должна была идти как двадцать минут, а Батюшкина все не было. Это самовлюбленный фраер, наверное, считал, что, даже конец света не начнется без его ведома. Наша команда уже выстроилась у боковой линии: одиннадцать парней в синих трусах и вишневых майках ловили последние минуты покоя, рассматривая противника - "химиков". Те были одеты совершенно безалаберно: разные футболки, полное отсутствие гетров и частичное - спортивной обуви. А несколько ребят обнаглели до такой степени, что напялили на себя штаны.
- Да, соперник сегодня явно не в форме, - скаламбурил я, чтобы придать бодрости себе и команде.

Между тем, особого повода для оптимизма у нас не было. Сначала "закипел" Разак. Обладатель сего странного, явно восточного, имени ужасно не хотел играть слева, но все другие позиции уже были заняты, о чем сокурснику красноречиво объяснил наш капитан Олег. Разак обиделся, сбросил майку и ушел на трибуны. Мне стало немного жаль парня, но в глубине души я знал, что мне это только на руку: Олег вернул меня на место центрального полузащитника, где я должен был играть с нашим "новичком" Сережей. Но о "забастовке Разака" все быстро забыли. Заартачился наш единственный почти профессиональный игрок - вратарь Славик.
- Олег, - вальяжно заявил этот 17-летний акселерат, указывая на "химиков", - посмотри на этих придурков. Да мы же порвем их на фашистский крест. А я сыграю в поле.
- Это, конечно, здорово, - отреагировал капитан, - но кто сыграет в воротах?
- Да, кто угодно, - кандидатура сменщика волновала Славика меньше всего. - Вот хотя бы Шурик.

Все посмотрели на Шурика. Он был самым маленьким и щуплым в нашей команде.
- А почему бы и нет, - загорелся он. - Вот встану и сыграю.
- Встанешь-то ты, может, и встанешь, - вмешался я, - а вот насчет "сыграю", это вряд ли.
- Да, ладно, - махнул рукой Олег, - что хотите, то и делайте. Это последняя игра, поэтому мне уже все по фиг.

Я хотел было продолжить этот спор, но тут появился злополучный Батюшкин.
- А ну быстро построились, - сказал он с таким видом, как будто это мы, а не он опоздали на полчаса.

Моя музыкальная неудача окончательно отбила охоту оставаться у Маши дома еще хотя бы на полчаса. Часы пробили восемь вечера, скоро должны были вернуться ее родители, и мне хотелось избежать неловкой встречи. Мучительно досчитав до двадцати, я встал и, пробормотав что-то вроде: "Пойду облегчу душу…", отправился в клозет. С трудом справившись с защелкой, я обратил свой взор на дно унитаза и обомлел. В первой главе я достаточно подробно живописал некоторые дефекационные процессы, а потому хотел бы избежать тавтологии. Замечу лишь, что в туалете была оставлена веская, я бы даже назвал ее "исключительно веской", улика посещения сего места человеком либо совершенно не умеющим обращаться со сливным бочком, либо по некоторым причинам решительно не желавшим это делать. Дедуктивный процесс занял не более пяти секунд: сама мысль о том, что сие могло быть "делом рук" - о, Господи, какое неточное выражение! - Маши, вызвало у меня отвращение. К тому же я не помнил, чтобы она хоть раз выходила из комнаты. А кроме нас в доме оставался только один человек - 15-летний любитель появляться в самые ненужные моменты, который в последние полчаса вел себя на редкость тихо.
- Ах ты, подонок! - зашептал я, едва удерживаясь от более крепких выражений.

Я стал нервно дергать за рычаг сливного бочка, но он не поддавался. В этот момент я уже хотел решиться на отчаянный шаг: быстро сбегать в ванную, набрать воды из крана в какой-нибудь таз и решить проблему методом ручного слива, но в тот день мне мешало само провидение. Когда я тихо открыл дверь, чтобы проверить не станет ли никто свидетелем моих странных перемещений, случилось ужасное: раздался громкий звонок в дверь и через несколько секунд прихожая разразилась радостными звуками встречи Маши и ее родителей. Я похолодел.
- Это что же получается, мать твою, - бормотал я, стараясь сохранить последние признаки хладнокровия, - я сейчас выйду из сортира, потом кто-нибудь из них туда зайдет, а там…

Представив себе эту мерзкую картину, я чуть не сел на унитаз, но тут же попытался взять себя в руки.
- Спокойствие, только спокойствие, не бывает чудес и безвыходных ситуаций, - вспомнил я любимое выражение своего отца.
Схватив вантуз и сбросив "улику" в толчок, я стал заталкивать ее в небытие. Потом обильно забросал дно бумагой и мощно разрядил воздух освежителем. Напоследок, на удачу нажал на рычаг слива, и, о Боже, он поддался! Все содержимое унитаза отправилось в далекое путешествие, а я чуть было не стал верующим…

С первых секунд "химики" начали отчаянно давить. Но особым классом их команда не отличалась, это я понял уже после первого касания. Олег сделал мне среднюю передачу в центр поля, я не сразу обработал мяч, зато соперника убрал под себя без особого труда.
- Чистый колхоз, - сообщил мне пробегавший мимо Вася.

Гораздо тяжелее приходилось моим друзьям. Женя играл справа в защите против какого-то "быка", и по его усталому лицу было заметно, что он с гораздо большим удовольствием настроил бы десяток гитар. Дима же хоть и отличался боевитостью и неплохой скоростью страдал от недостатка техники, а потому большинство его действий приводили к потерям.

И, тем не менее, инициативу мы перехватили очень легко. Олег спокойно обезвреживал большинство выпадов соперника, Вася доставлял мяч в центральную линию, а мы с Сережей распределяли его по флангам. Я играл чуть левее и часто пасовал Славику, который, наверное, считал себя не менее крутым полузащитником, нежели крутым вратарем. В одном из моментов он вальяжно обработал мяч и небрежно вернул его мне. Пас получился откровенно плохим. Чтобы достать этот мяч мне пришлось ускориться и протолкнуть его мимо набегавшего защитника. Последний скосил мне опорную ногу без малейшего сожаления. Так мы заработали штрафной метрах в двадцати от ворот. Отряхиваясь после падения, я побежал к воротам соперника. Славик манерно установил мяч на точку нарушения и, разбежавшись, послал его верхом на "пятачок". Несмотря на то, что никто из наших до "кожаного" не дотянулся, с этой минуты полновластными хозяевами положения стала команда "филологов". Мы подолгу возили мяч в центре поля, совершали фланговые набеги, а пару раз даже ударили по воротам.

Гром грянул на 15-й минуте первого тайма, когда Сережа "обрезался" в центре поля, наш правый фланг провалился, а два "химика" выскочили на одинокого Олега. Передачу на ход одному из них наш лучший игрок наверняка бы перехватил, но она… не получилась. Мяч коряво скакнул по колдобине и оказался за спиной капитана. Вырвавшийся на оперативный простор нападающий не поверил своему счастью, но собрался с духом и пробил мимо ошалевшего Шурика. Аккурат в дальний угол.
- А Славик бы этот мяч взял без особых проблем, - уныло прогундосил я на ухо Олегу, но легче от этих слов никому не стало.

Мы бросились в атаку. До конца тайма оставалось еще десять минут, а уходить на перерыв при счете - 0:1, не хотелось никому. На 18-й минуте Вася отчаянно приложился из-за пределов штрафной - выше. Еще через две минуты мы со Славиком смяли левый фланг, но его подачу в центр никто замкнуть не смог. Когда же шла 23-я минута у нас наконец-то получилось нечто осмысленное. Славик подал слева, "химики" мяч вынесли, но прямо на Диму, который находясь метрах в двадцати пяти от ворот, пнул его в направлении штрафной прямо в мою сторону. Времени для раздумий не было. Я принял мяч правой ногой и развернулся. Передо мной был частокол ног защитников, где-то вдали маячил настороженный вратарь, а рядом махал ногами тот самый белобрысый первокурсник Леша, что все-таки нашел в себе моральные силы выйти на поле. Нанести свой первый удар в жизни я ему не дал. Мяч скакал сантиметрах в тридцати от земли, поэтому играть на технику я не стал, а пробил просто - подъемом стопы. Остолбеневшие соперники, мои партнеры и сам я медленно наблюдали, как "круглый хитрец" медленно обогнул всех обитателей штрафной, пролетел в полуметре от рук незадачливого вратаря "химиков" и "впечатался" под самую перекладину.
- Ни хрена себе! - Завопил Леша. - Ну, ты даешь!
- Да-а-а-а! - Орал мне на ухо Вася. - Мы сделали это!
Это был наш первый гол в сезоне.

Инцидент в туалете я посчитал дурным знаком. "Пора валить", - подсказывало мне мое "второе я", а первое не очень то сопротивлялось. Единственное что не давало мне покоя, так это наши с Машей отношения. За сегодняшний день мы так и ни разу нормально не поцеловались, не говоря уже о том, что на душе у меня отчаянно скребли кошки.

"Ну, давай же, давай, - твердило мне мое эмоциональное "альтер эго", - подойди к ней, сделай же что-нибудь". - "Не могу, по-моему, она сама этого не хочет", - отвечало другое, более рассудочное. - "По-моему, по-моему, - кривилось первое, - подойди и проверь!". - "Ага, - все еще колебался мой разум, - а вдруг не получится?". - "Ты мужчина или тряпка?", - взревели эмоции, но и этот веский аргумент, увы, не сработал.
- Ладно, Маш, я, наверное, пойду, - сказал я вслух, проклиная себя за нерешительность. Бросив последний взгляд на свое отражение в темном окне, я увидел двух Егоров, презрительно смотревших на свою материальную оболочку. "Идиот!", - громко выдохнули оба.
- Что ты сказал? - Не расслышала Маша. - Кто идет?
- Я… Я иду.

Вежливо попрощавшись с родителями и чересчур страстно сжав ладонь нагло ухмылявшемуся Тимоше, я вышел в тамбур. Маша накинула спортивную куртку и пошла проводить меня.
- Как настроение? - Спросила она уже у лифта.
- Устал немного, - вымученно улыбнулся я.
- Еще бы, так много работать, - захлопала глазами Маша.

Я скривился. Все дело в том, что в свое время, когда нашим единственным времяпревождением были посиделки на скамейке около ее дома, я, дабы не чувствовать неловкости из-за своего молчания, растрепал Маше о тягостях своей профессии и, пожалуй, слишком перебрал с мрачными красками.
- Что с тобой? - Спросила она меня в лифте, прижавшись к груди.
- Не знаю. Как-то странно все это получается.
Я вдохнул запах ее волос, и мы поцеловались. Наконец-то.
- Идем, я тебя провожу, - предложила Маша, взяв меня за руку.
- Идем, конечно, - засмеялся я, - но потом мне все равно придется провожать тебя.
- Ну, тогда давай посидим, - мы устроились на скамейке под ее домом и превратились в молочный пломбир, таящий во рту друг у друга.
- Как ты думаешь, что между нами происходит? - спросила Маша в коротком антракте.
- Не знаю, - я крепко обнял ее за талию. - Может быть, любовь?
- Не-е-ет, это вряд ли…
- Почему? - Встрепенулся я.
- Не знаю, но это не любовь. Это точно.
- А что же это?
- Может быть просто увлечение…
- Ну и ладно, - решил плюнуть я. - Не все ли равно? Давай лучше целоваться.
- Послушай, - аккуратно начала Маша, и это заставило меня насторожиться, - что ты сделаешь, если у нас ничего не выйдет?
- Повешусь.
- Егор, я серьезно…
- А что, у нас ничего не выйдет?
- Но ты же понимаешь, что это когда-нибудь закончится.
- Почему? - Удивился я.
- Это никогда не происходит долго.
- Послушай, - не выдержал я, - зачем об этом говорить сейчас, когда у нас все нормально, мы сидим на этой чертовой скамейке и изучаем друг друга своими языками?
- Прошу тебя, дай мне слово, что ты не будешь меня ни в чем упрекать.
- Ох… Ну, хорошо, святой отец, клянусь, что никогда не буду вас ни в чем упрекать и нарушать десять заповедей Господа нашего, только прошу вас поцелуйте меня перед тем, как исповедовать…

Слава Аллаху, мольба истинного праведника была услышана…

Наша команда растянулась на скамейках стадиона, бурно обсуждая итоги первой половины встречи.
- Пацаны, играйте точнее в пас, - бубнил Славик, окончательно забывший о своем призвании вратаря.
- Послушай, Олег, - обратился я к нашему капитану - у нас есть реальный шанс выиграть, если Славик станет в ворота. По крайней мере, тогда есть надежда, что эти "импотенты" нам не забьют.
- А, в самом деле, - оживился в свою очередь и Олег, - Слава, почему бы тебе не стать в раму?
- Да ты че, - взъерепенился наш "крутой парень", - а кто будет забивать голы? Шурик, что ли?
- А что я плохо стоял? - Обиделся в свою очередь и Шурик.
- Ты стоял офигенно, - фальшиво подбодрил его Слава, - просто супер!
Таким образом, вопрос о смене вратаря отпал сам собою. Тем не менее, на повестку дня встал другой: более приятный для меня.
- Скажите мне лучше, кто забил такой классный гол, а то я просмотрела? - спросила учительница физкультуры Наташа.
- Вот этот красавец забил, как гвоздь в стену! - Потрепал меня за волосы Вася.
- Блин, ну он и бахнул! - Не мог угомониться "салажонок" Леша. - Я уже ногу занес, а он меня опередил!
- И хорошо, что опередил, - прекратил этот треп Олег. - Леша, отдохни, вместо тебя выйдет Разак.

Пока осоловелый малый передавал свою футболку благодарно посмотревшему на нашего капитана Разака, я перешнуровал кеды и подтянул гетры.

На второй тайм мы вышли полные решимости добить соперника. Разак сновал по своей бровке, как тракторист, который боится перейти на соседнюю борозду, Славик "перепахал" весь противоположный фланг, Вася с Сережей выступали в качестве "полупроводников", а я рисовал траектории "броуновского движения" с упорством "свободного художника". Тем не менее, время шло, а "картина" оставалась "недописанной". "Химики" окопались в своей штрафной, как партизаны перед атакой, и, по-моему нам было бы проще, если бы они загнали в свои ворота "Икарус", или посадили на своей половине стадо уссурийских тигров.

За восемь минут до конца эти наглецы наконец-то впервые перешли центральную линию и даже заработали угловой. Мне пришло в голову не жаться ближе к воротам, а взять под присмотр кого-то из их защитников и попытаться убежать вперед. Интуиция меня не подвела: хлипкий тип, подававший, мяч даже не добил его до ближней штанги, Олег в касание вынес его в центр и я подхватил "кожаного" в десяти метрах от центра поля. Миновав одного из своих опекунов, я сбросил его на фланг Славику и побежал вперед. Славик не понял ответственности момента и принялся играть в "кошки-мышки" с их правым защитником. Только, когда он понял, чем это грозит, мы увидели высоченную "свечу", запущенную им в направлении ворот соперника. Мяч летел прямо на меня. Впрочем, его полет не успел достигнуть и половины своей амплитуды, как я почувствовал за спиной жаркое дыхание защитника. Дыхание, впрочем, было не столько жарким, сколько "гнилым". Спасаясь от назойливого "кавалера", я сделал резкий рывок вперед, а пока он чухался, уже успел вернуться обратно. Фокус прошел: мой "воздыхатель" потерял меня из виду, и этого хватило, чтобы прыгнуть на мяч первым. Когда моя голова соприкоснулась с "клетчатым снарядом", я ощутил болезненный толчок в спину и дальнейшие события наблюдал из весьма неудобной позы. Мяч отскочил в Васином направлении, и тот под разочарованный вздох трибун первым же касанием запустил его в сторону ворот. Я готов отдать на отсечение любую конечность, если кто-то из нас в этот момент понадеялся на чудо. Я видел, как деловито развернулся по направлению к нашим воротам Олег, как презрительно махнул рукой "фраер" Славик, как разочарованно вздохнул Разак. Один лишь Вася "буравил" мяч взглядом, как будто занимался на курсах магии и телекинеза. Даже вратарь "химиков" самоуверенно поднял обе руки вверх, мол, успокойтесь, ребята, ничего страшного: по всем законам "физики" такие в ворота не залетают. Не знаю, что там говорил Ньютон, но тело, пущенное в воздух, когда-нибудь обязательно упадет на землю. И как это ни странно, футбольные мячи иногда тоже подчиняются закону всемирного тяготения. И падают… в сетку!!!

… Вася убегал от нас, как Кук от племени аборигенов. Мы догнали его всей командой, повалили на траву и начали тискать, как изголодавшиеся по женщине моряки дальнего плавания. Даже невозмутимый Батюшкин достал маленький карандаш и, укусив его за основание, записал в блокнотик Васин номер. "Эврика!", товарищ Архимед! "Виктория", товарищ Нельсон!

- Слушайте, господин журналист, футболист и гуманист, вы, вообще, собираетесь выступать или нет? - Режиссер нашего студенческого театра Юра подкручивал тонкие усики и по обыкновению демонстрировал диапазон своего голоса, доставая самых верхних нот.

Я сухо пожал ему руку, потом чмокнул Машу и завалился на сидение пятого ряда. В полупустом зале студенты философского факультета готовились к генеральной репетиции своего праздника. Под укоризненные взгляды Маши - вчера вечером чуть ли не на коленях умоляла меня не целовать ее при сокурсниках - я расслабился и стал созерцать Юру через полуприкрытые веки.
- Молчишь, да? - Продолжал тот с пафосом. - Люди, я призываю вас в свидетели, он молчит! Ему нечего сказать нам.
- А в чем собственно проблема? - Наконец спросил я.
- Проблема, мой друг, в том, что завтра у вас День Факультета, а показ репетируемой нами в течение месяца пьесы под угрозой…
- И что же ей угрожает?
- Ей угрожает апатия двух главных актеров, которые боятся выйти на сцену и продемонстрировать свой талант коллегам - философам.
- Юрочка, - рассмеялся я, - я боюсь смерти, боюсь Третьей Мировой Войны, боюсь проиграть партию в бильярд, боюсь расстройства желудка в трамвае, угрызений совести в церкви и массы других вещей. Но я никогда не боюсь выйти на сцену, и тебе это известно…
- Ладно, - не выдержал Юра, - разбирайтесь сами. А я пока пойду прогуляюсь.
- Может, хоть теперь поцелуемся по-человечески? - Я взял с места в карьер, провожая взглядом сутулую фигуру нашего "гуру".
- Хватит, Егор, - Маша смотрела впереди себя, и ее лицо мне нравилось все меньше с каждой секундой.
- Ты не пришла на стадион…
- Ты знаешь, что я не люблю футбол.
- А меня?
- Мы уже обсуждали это пару дней назад… - Маша выдержала длинную актерскую паузу. - И еще… я не буду выступать завтра.
- Почему?
- Не хочу и все. Это была глупая затея…
- Тебе не жалко тех недель, что мы потратили на репетиции, не жалко потерянного времени?
- Ты его, по-моему, не терял, - металлические нотки в голосе Маши вибрировали в актовом зале гулким эхом.
- Что с тобой? - Мое хорошее настроение испарилось в мгновение ока.
- Все нормально… Ладно, мне пора. А ты оставайся, репетируйте ваш пошлый КВН, а я не хочу, чтобы мои родители завтра смотрели на нас после вашего выступления.
- Так вот в чем дело, - начал понимать я. - Ты думаешь, они посчитают меня невыгодной партией для своей изысканной дочери?
- Партией? - расхохоталась Маша. - Нет, этого я как-то не имела в виду.
- Зато ты имела в виду меня, - подытожил я. - Что ж, отлично. Лучше понять это поздно, чем никогда. Ты говоришь, что затея с театром была плохой. То же самое говорили и все остальные. И главная проблема в том, что ты не поддержала меня в тот момент, когда это было важнее всего. В тот момент, когда мы уже прошли три четверти пути, и оставалось только выйти на сцену и сделать то, что мы делали сотни раз на репетициях. Маша, мне не жаль, что ты не хочешь играть завтра, жаль, что ты играла все это время. И неплохо играла, скажу я тебе.

Я взял свою куртку и вышел на улицу. Медленно лавируя между людьми, я понимал, что не люблю их. Впервые в жизни они, кажется, отвечали мне взаимностью.

У меня было такое чувство, что фильм подходит к концу, главный герой умирает, и ты вовсе не уверен, что

Постоянный адрес в Интернет: http://www.litcafe.narod.ru/prose/novel/geniy/gen001.html
©  Спиваковский Михаил, 2002

Обсудить на форуме >>>
litcafe@narod.ru